Комната замерла. Денежные мешки из Голландии готовы потратить сорок миллионов долларов. Они ждут продолжения, но Майкл Дин молчит. История любви. Он заговорит, когда будет готов. Это ведь его Комната. Жалко только, что похорон своих он не увидит, а то бы он убедил всех, кто пришел почтить его память, раскошелиться на реалити-шоу, прямую трансляцию из ада. Презентация «Доннера!» вполне удалась. Свои тридцать штук пацан отработал до последнего цента, и Майкл теперь свободен. Теперь у него в работе шесть проектов. Майкл снова взялся переделывать мир. К черту студию! Денег у него теперь – хоть на улице раздавай, Майкл и представить себе не мог такого богатства. Теперь финансисты к нему в очередь выстраиваются, просят взять хоть немножко денег на проект. Вот она, вторая молодость. Ему как будто снова тридцать. Денежные мешки терпеливо ждут, и Майкл наконец произносит:

– Мы хотим пустить это шоу по кабельному Называться оно будет «Мамашки моей мечты». Как я и говорил, это в первую очередь история о любви.

Конечно, о любви, о чем же еще? В Генуе потрепанная жизнью проститутка ждет, пока за американцем закроется дверь. Жадно хватает деньги с серой простыни, словно боится, что они сейчас пропадут. Едва дыша от волнения, прислушивается к затихающим на лестнице шагам. Прислоняется к чугунной спинке кровати, пересчитывает купюры. Вот это удача! Здесь в пятьдесят раз больше, чем полагается за один перепихон. Она сует добычу за пояс от чулок, чтобы Энцо не отнял, и подходит к окну. «Висконсин» по-прежнему стоит посреди дороги. Несчастный и потерянный. Книгу он хотел написать, надо же! Проститутка вспоминает тот вечер, ее ласки, его голову на мокрой от слез груди. В эту секунду она любит его больше, чем остальных мужчин в своей жизни. Потому-то она и сказала, что он ошибся. Не хотела все испортить. Не хотела, чтобы он стыдился своих слез. Что-то такое было между ними, что-то, чему Мария не находит названия. «Висконсин» поднимает голову, и она вдруг касается ложбинки между грудей. Того самого места, к которому она прижимала его голову той ночью. И отходит от окна…

Вильям Эдди стоит на крыльце своего домика в Калифорнии и с наслаждением курит трубку. В животе его уютно устроился завтрак. Очень вкусный завтрак. Эдди смакует теперь все, что ест, но особенно он любит завтраки. Целый год Эдди ошивался в Эрба-Буэно. Работы там было полно. И зачем только он согласился говорить с журналистом из местной газеты? Дал маху, ничего не скажешь. Теперь все писаки на Западном побережье с наслаждением пережевывают каждую косточку, смакуют детали, роются в грязном белье – ведь им нужен скандал. Те, кто выжил в этом походе, обвиняют Эдди в том, что он преувеличил собственные заслуги. Эдди бросает все и переезжает подальше на юг, в Гилрой. Заслуги! Господи всемогущий, какие тут могут быть заслуги, когда люди умирают от голода и холода? Золотая лихорадка уже началась, и Эдди заказали много повозок. Поначалу все идет хорошо. Эдди женится, у него рождаются трое детишек. Но ему по-прежнему не по себе. Одиночество не отступает ни на шаг. И Эдди сбегает от семьи в Петалуму. Иногда он чувствует себя рубашкой, которую ветер сорвал с бельевой веревки. Его вторая жена говорила, что у него в голове винтиков не хватает. «Где-то очень глубоко, туда и не добраться никому». Теперь и третья его жена, учительница из Сент-Луиса, постепенно начинает приходить к тому же выводу. Время от времени доносятся вести о судьбе остальных – выживших Доннеров и Ридов и тех детишек, которых он вынес из гор. Его заклятый друг Фостер открыл где-то в Калифорнии салун. Интересно, они тоже не могут нигде зацепиться? Вот Кесеберг, говорят, смирился со своей дурной славой. Он теперь держит ресторанчик в Сакраменто. Эдди сегодня как-то познабливает, температура, что ли, поднимается? Смерть уже совсем близко, просто он об этом еще не знает. Эдди умрет в сорок три года, всего через тринадцать лет после перехода через перевал. Конечно, выбраться из этих гор на самом деле нельзя. Смерть все равно тебя нагонит. Эдди кашляет, доски под ним скрипят. Он смотрит на восток, каждое утро выходит и смотрит на восток, на восходящее красное солнце. Туда, где в вечном холоде остались лежать его жена и дети…