Нет, когда ей делали химию, она действительно хотела умереть. Было так больно и так плохо, что мысль о смерти как об отдыхе уже не казалась ей дикой. Дебра прошла все: облучение, операции (две мастэктомии), химиотерпию. Доктора лупили по ее тающему телу из всех орудий, даже ядерную бомбу бросали. И все равно в тазовых костях уцелели метастазы. Дебра тогда решила: хватит. Пусть все идет как идет. Врачи разглагольствовали о новых методах, но с нее было вполне достаточно. Пат вернулся, и лучше она шесть месяцев проживет спокойно, чем будет еще три года терпеть тошноту и боль от уколов. Ей повезло. Она протянула уже почти два года и чувствовала себя при этом вполне прилично. Хотя в зеркало, конечно, лучше не смотреться. Худая, изможденная, безгрудая старуха с лунно-белыми волосами, которая в этом зеркале отражается, ей не знакома.

Дебра ставит чайник. Пат наворачивает уже вторую порцию омлета, а Лидия ворует у него с тарелки грибы и сыр. Пат возмущенно оглядывается на мать:

– А ей, значит, все можно? Чего ты молчишь? Она у меня еду украла!

И в этот момент к дому подъезжает машина. Пат смотрит на часы и пожимает плечами:

– Понятия не имею, кто это.

Он подходит к окну и смотрит вниз. Дорожку заливает свет фар.

– Это Кит Бронко. – Пат делает шаг назад. – Небось нажрался на банкете. Пойду разберусь с ним.

Он скачет вниз по ступенькам, точно мальчишка.

– Как он играл? – тихо спрашивает Дебра.

Лидия быстро собирает с тарелки Пата лук и грибы.

– Потрясающе. Глаз не отвести. И все-таки, знаешь, я жду не дождусь, когда мы перестанем играть этот спектакль. Пат иногда просто сидит и смотрит в пустоту. С тех пор как я написала эту чертову пьесу, я все время боюсь, что он сорвется.

– Ты так всю жизнь с ним живешь, дело не в пьесе. (Они обе улыбаются.) Спектакль вышел просто отличный. Расслабься и перестань дергаться.

Лидия отпивает апельсиновый сок из стакана Пата.

Дебра берет Лидию за руку:

– Ты просто обязана была ее написать. А он – сыграть в ней. И я ужасно рада, что дожила до этой постановки.

Лидия жмурится, смаргивая слезы.

– Ну вот чтоб тебя черти взяли, Ди! Зачем ты это делаешь?

Внизу раздаются голоса: Пат, Кит, еще кто-то. Пять или шесть пар ног топают по ступеням.

Пат заходит на кухню и пожимает плечами:

– Мам, там какие-то твои старые друзья на спектакле сегодня были. Их Кит привез. Ничего, ты не против?

Следом входит Кит, трезвый, со своей дурацкой видеокамерой наперевес. Вечно он что-то там снимает, никто не знает что.

– Здрасьте, – говорит он. – Вы извините, что так поздно, но они очень настаивали…

– Ничего, Кит, не переживай.

В кухню входят еще несколько человек. Симпатичная девушка с рыжими кудряшками, за ней – тощий юноша (вот этот и правда пьян, похоже). Дебра видит их впервые. Следом появляется странное существо: худой сгорбленный старик в длинном черном пальто. Лицо у него гладкое, как у младенца, и вроде бы даже знакомое. В интернете полно фотографий, на которых людей искусственно старят, а тут процесс пошел в другую сторону – тело старика, а голова мальчика. Последним заходит пожилой мужчина в темно-сером костюме. Он не останавливается на пороге, как остальные, а идет через всю комнату прямо к кухонному столу и снимает шляпу. У него бледно-голубые, почти прозрачные глаза, в которых читаются нежность и сожаление, и Ди Морей сразу переносится на пятьдесят лет назад, в другую жизнь…