1. К привычкам относится и мода. В противоположность обычаю ориентация действия на моду потому называется привычкой, что источником здесь является (как раз вопреки обычаю) новизна соответствующего поведения. Ее место — в соседстве с конвенцией, ибо она тоже (чаще всего) проистекает из сословных интересов престижа. Ближе мы ее не рассматриваем.

   2. Обычаем, в отличие от конвенции и права, называется не имеющее внешней гарантии правило, которому добровольно — просто не задумываясь, удобства ради или по каким-то еще причинам — подчиняется действующий и вероятного соблюдения которого он по тем же причинам вправе ожидать от других, кто принадлежит к той же группе. Обычай не является чем-то обязывающим в юридическом смысле, никто не «требует» его придерживаться. Переход от обычая к действительно обязывающей, подлежащей соблюдению конвенции и к праву, естественно, крайне размыт. Обязывающее — наследник пришедшего из ранних времен фактического. Сегодня есть обычай съедать по утрам более или менее приличный завтрак, но какой-то обязательности на сей счет не существует (разве что для гостиничных постояльцев). Однако этот обычай существовал не всегда. В то же время манера одеваться, даже там, где она возниклаиз обычая, сегодня во многом уже не только обычай, но конвенция. Соответствующие положения о привычке и обычае из книги Р. фон Иеринга «Цель в праве» (т. II) заслуживают внимания и сегодня; см. также книгу П. Эртмана «Правовой порядок и обычай» и недавнюю публикацию в этой области — работу Э. Вейгелина «Обычай, право и мораль», направленную против Штаммлера, что согласуется с моей позицией.

   3. Многие бросающиеся в глаза регулярности протекания социального действия, особенно (хотя и не только) хозяйственного, вызваны отнюдь не ориентацией на какую-то норму, считающуюся обязательной, или на обычай, а объясняются лишь тем, что организованное таким образом действие в среднем лучше всего отвечает нормальным, субъективно оцениваемым интересам участников, которые и ориентируют действие на эти свои субъективные представления. Такова, например, регулярность ценообразования на свободном рынке. Участники рынка ориентируют свое поведение, как средство, на собственные типичные субъективные хозяйственные интересы, как на цель, и на столь же типичные ожидания, которые они питают относительно поведения других, как на условия достижения этой цели. И чем более строго целерационально, тем более единообразно они реагируют на возникающие ситуации. В результате возникают однородность, регулярность и преемственность установок и действий, которые часто оказываются гораздо стабильнее, чем если бы действие ориентировалось на нормы и правила, которые считались бы обязательными для определенной группы лиц. Тот факт, что ориентация на чистый собственный и чужой интерес ведет к результату, которого пытаются (часто безуспешно) достичь путем нормирования, привлек большое внимание исследователей, особенно в экономической сфере, что и стало одним из источников возникновения национальной экономии как науки. Но это важно и в других сферах деятельности. Такая ориентация с ее рациональной ясностью и внутренней свободой является полной противоположностью как бездумному следованию общепринятому обычаю, так и преданности нормам, сознательно принимаемым в качестве абсолютных ценностей. Одним из важнейших компонентов рационализации действия является смена установки — от внутренней укорененности в старинном обычае к сознательному овладению ситуацией в свете собственных интересов. Конечно, понятие рационализации действия этим не исчерпывается. Рационализация также может развиваться как позитивно, в смысле сознательной рационализации с учетом принятых ценностей, так и негативно, за счет отказа не только от обычая, но и от аффективного и даже от ценностно-рационального действия в пользу не связанного ценностями, чисто целерационального поведения. Эта