У Киселя все шесть дней на панщине были, а у него ведь не панщина, а отработок в счет чинша – три, правда, порою, если надо и четыре, и пять дней... Что ж с того? Это только для общей пользы. Вот война будет – денег много понадобится.

Утреннее спокойствие рассеивается от этих мыслей. Вспоминает – недели три назад, в Чигирине, Капуста сказал ему:

– Слушай, полковник, жалуются на тебя, что крут на руку до посполитых... Ты осторожнее...

Что там осторожнее! Кому поле пахать, кому хлеб сеять, а кому воевать и край от панов да униатов оборонять...

Джура замер у порога. За порогом ждет Приступа, почтительно покашливает в ладонь. В сенях лягавые псы кидаются к двери, рвутся во двор.

На другой половине палаца проснулась уже пани полковникова. Ключница стоит в ногах, почтительно сложила руки на груди. В глазах одна сметана, губы расплылись в медовой улыбке. Как пани изволили почивать? Какие сны привиделись? Погода нынче хорошая. На завтрак зажарили, как велено, с вечера шестерых цыплят, сварили юшку. Холодец такой, что под зубами скрипит. Узвара две макитры. Вино венгерское приготовили и меда свеженького.

Пани Громыка лежит, слушая, как сыплет словами, точно горохом, проворная ключница. Спрашивает:

– Индюков заморских чем кормили?

– Орехами, пани.

– А гусей подвесили под крышу?

– А как же, подвесили в мешках и уже кормили галушками, как велено.

Еще радость какая: свинка, которая с пятном на лбу, опоросилась...

Пани крестит рот, зевает.

– Сон привиделся...

Ключница – само внимание.

– Привиделось: лежу в поле, ромашка передо мною, хочу сорвать, не дотянусь...

Лицо у ключницы становится печальным, она шевелит губами.

– ...Потом дотянулась, сорвала, а на место ромашки – злотый...

– Прибыток получите, пани, прибыток. Сначала, что дотянуться не могли – это худо, и ромашка – худо. Недруги, злой наговор. А то, что, сорвавши, увидали золото на ладони, значит корысть получите великую.

Пани полковникова слушала ключницу.

– Прибыток, корысть – это хорошо. Лишь бы не война. Но, видать, быть-таки войне, ведь вчера вечером Михась говорил: «Ты, серденько, готовься, скоро прощаться будем, надолго ли, не знаю, но уж такие дела...»

Ключница сыплет горохом слов, но пани полковникова не слушает уже, мысли обращены на другое... Неохотно она подымается с постели.

...Полковник Громыка уже собрался выходить. Джура сбегал за саблею, подал полковнику, кланяясь, доложил:

– В сенях казак какой-то просится до вас, пан полковник. Есаул изволили передать.

Громыка положил саблю на кресло, подкрутил усы. Казак, какого беса ему еще надо? А может, гонец? А, чтоб ей, этой вседневной заботе!

– Живей давай его сюда.

...Нечипор Галайда стоял перед своим бывшим полковником. Держал шапку в руке.

– Челом бью, пан полковник!

– Челом, челом и тебе, казак. Что скажешь?

Оглядел острым взглядом всклокоченную чуприну, желтое лицо, лихорадочный блеск глаз, потертую свитку, сбитые сапоги.

– Что скажешь, казак?

Да какой это, до беса, казак? Хлоп какой-то. Уже грознее и нетерпеливее крикнул:

– Что тебе?

– Повидаться пришел, пан полковник.

– Только и думки было – с тобой встретиться, – насмешливо сказал Громыка.