Замедленная съемка прекратилась, я нервно заерзала на своем стуле и уткнулась глазами в тарелку. Против воли взгляд поднимался наверх: Ковалев все так же сидел, развалясь на стуле, вот только скуку с него как ветром сдуло: теперь он насмешливо улыбался и откровенно на меня пялился, изогнув одну бровь. А его черные глаза… Черт! Я едва не вскочила со своего стула и не выругалась вслух, гигантским усилием воли заставив себя сидеть на месте.

«Тебе показалось, тебе все показалось» — твердила себе. Нервы стали ни к черту, неудивительно, что я сейчас напоминаю девицу, которая недавно слезла с сильнодействующих успокоительных препаратов.

Немного поморгала, стараясь делать это незаметно и еще раз подняла глаза. А вот ни черта не показалось. Не бывает же двух людей с такими черными глазами, такого просто не может быть… Но даже если и бывает, каков шанс встретить сразу двух? Ничтожно мал, но мне вот удалось… Как я могла быть такой дурой? И во что это выльется лично для меня?! Ладони противно вспотели, я начала ерзать с утроенной силой.

Постаралась сосредоточиться за разговором, что вели остальные мужчины и Янка. Судя по всему, подруга произвела фурор. Она что-то рассказывала, глупо хихикая и театрально хлопая своими длинными ресницами. Плешивый, подставив пухлую ручку с пальцами-колбасками под подбородок, тщательно внимал не особо интересному Янкиному рассказу с таким видом, как будто она как минимум делилась действенным способом стать счастливым за три дня. Саня с Лехой весело поддерживали беседу, рассказ Янки им тоже был по душе. Возможно, я наговариваю на нее и она рассказывает нечто в высшей степени остроумное, но понять, что именно, я никак не могла. Слова отказывались складываться в предложения, как будто подруга говорила на другом языке. Казалось, никто и не заметил моего напряжения, как и молчания Ковалева. Хотя может второе — это для него вполне нормально. Никто, кроме него, разумеется, он все так же ухмылялся. Ему явно стало нравится происходящее, и чем больше это нравилось ему, тем меньше это нравилось мне.

— У меня что, ворона на голове сидит? — с удивлением услышала я собственный голос. Это было зря. Янка примолкла, все с любопытством уставились на меня. Хотя нет, не с любопытством, а с тем самым выражением, с которым смотрят на человека, сморозившего полную ерунду.

Но Ковалев меня понял. Но промолчал, скривив губы в ухмылке, и если черные глаза могли стать еще чернее, то они несомненно стали.

— В конце концов, так смотреть неприлично, — продолжила я, проигнорировав Янкин пинок под столом. Весьма болезненный, кстати. Но сейчас даже пни меня Николай Валуев, я вряд ли бы обратила внимание, меня и так будто поезд трижды переехал.

— С чего бы мне на тебя смотреть? — наконец-то услышала я его хрипловатый голос, он вопросительно поднял брови вверх.

— Это у вас надо спросить.

— Кажется, ты выдаешь желаемое за действительное, — нагло ухмыльнувшись, заявил он.

Компаньоны Ковалева (или кем они ему там приходятся?) замолкли и теперь смотрели на меня с некоторым сочувствием. Если сначала мне показалось, что они его побаиваются, то теперь я видела, что откровенно боятся.