– Ага, заплатите, – продолжал кипятиться антиквар, – она, между прочим, пять тысяч условных единиц стоит…

– Что за шум? – раздался негромкий голос, и из-за бархатной портьеры вышел невысокий пузатый старичок с густыми пушистыми бакенбардами.

– Да вот, Аркадий Евсеевич, молодые люди руками машут, я их предупредил…

– Дмитрий, вы уже не молоды, – старичок насупился, глядя на продавца, – и должны были научиться оценивать людей. Это не просто молодые люди, это очень перспективные клиенты, и если они хотят немножко поговорить в нашем магазине, то я против этого ничего не имею. А какой же разговор без жестикуляции? И если даже при этом пострадает какая-нибудь вещь – ведь это приличные молодые люди, что такое для них несчастные пять тысяч у. е.?

С этими словами Аркадий Евсеевич неторопливо удалился обратно за бархатную портьеру.

Пристыженный продавец вернулся на свое место, что-то недовольно бормоча себе под нос, и открыл прежнюю книгу. Маркиз разглядел напечатанное на обложке название: «Пампасы любви». Повернувшись к Рудику, Леня понизил голос и проговорил:

– Судя по твоей бурной реакции, для тебя оказалось новостью то, что рудник «Надежда» принадлежит Винту…

Рудик молча кивнул.

– В связи с этим, дорогой друг, позволь сказать тебе одну умную вещь… пока я с непривычки не забыл. Каждый человек должен делать то, что умеет. Браться за чужую специальность невыгодно и вредно для здоровья. Ты до сих пор был прекрасным финансовым консультантом – так продолжай им оставаться. А операции я буду находить и разрабатывать сам, у меня это как-то лучше получается… и прости, что приходится говорить тебе такие очевидные вещи.

– Это ты меня извини, старик, – смущенно ответил Рудик, – облажался, с кем не бывает… чуть не втянул тебя в опасную авантюру! Честное слово, я не знал, чей это рудник!

– Не сомневаюсь, – Леня похлопал приятеля по плечу, – сознательно ты бы меня так не подставил.

– Ладно, – Рудик развернулся и направился к дверям, – пойдем отсюда, у меня совершенно пропал интерес к китайскому фарфору.

– Это от расстройства, – Леня тоже пошел к выходу. Поравнявшись с продавцом, он осведомился у него: – Ну и как там, в пампасах? Много диких обезьян?

Герр Мюнцер проснулся, как обычно, в семь часов пятнадцать минут по московскому времени. Он сел на кровати и поглядел в окно. За окном пели птицы, и старый каштан стучал в стекло своими ветками. Легкий ветерок слегка шевелил кружевные занавески. Утро обещало быть прекрасным. Но как только герр Мюнцер это осознал, его лицо тут же омрачилось тяжкими думами.

Уже несколько дней герр Мюнцер не радовался прекрасному утру. Спал он тоже неважно, во сне ему снились кошмары, и просыпался вовремя он только из чувства долга. У герра Мюнцера – страшно сказать! – почти пропал аппетит, а также интерес к хорошеньким девушкам, которых, надо отметить, было в городе Санкт-Петербурге немало, и это обстоятельство несколько примиряло его с грязными улицами, неумелыми официантами и совершенно хамскими водителями легковых автомобилей. Если быть честным с самим собой, то Мюнцер никогда не стал бы жить и работать в этой экстремальной и нецивилизованной России, если бы не высокий заработок. Но в последние дни даже эта причина не казалась ему достаточной.