– Что с тобой?!

– Голова что-то… – Семирамида так и не пояснила, что у нее с головой. – Где моя каюта? Боюсь не дойду сама…

– Я отведу! – Илона вскочила с места.

– Я отведу, – поднялся Ипат. Еще бы он уступил Илоне физическую работу!

С такой подпоркой дошел бы и свинобык, хромой на все четыре ноги, не то что Семирамида. На выходе из рубки сладкоголосая, охнув, начала оседать, тогда Ипат подхватил ее и понес, как пушинку. Ной отчего-то хихикнул, и только тут я сообразил, что к чему. Волосы Семирамиды были высушены и аккуратно уложены – спрашивается, стала бы она возиться с прической, если бы едва-едва стояла на ногах? Да и халатик на сладкоголосой был красивый, весь такой облегающий и очень коротенький. Ай да Ной! Мне вовек не научиться схватывать на лету, как он.

Я посмотрел на Илону – она, по-моему, ни о чем таком не догадывалась. Вот ведь простая душа! Я тут же решил, что если когда-нибудь сдуру женюсь – чему нипочем не бывать, – то непременно выберу дарианку. На Зяби-то таких не делают, да и нигде во Вселенной, по-моему, тоже.

Сижу и думаю: значит, сладкоголосая опять взялась за старое. Ипат ей нужен как кенгуролику тапочки, это-то ясно, и охмурить его она решила только ради того, чтобы позлить Илону. Не может Семирамида видеть, когда рядом кто-то счастлив и делается изо дня в день еще счастливее. Вот же вредина и гадина, думаю. Вернемся на Зябь – я тебе скунсоежа в кровать положу, так и знай. Будешь потом благоухать целую неделю и уж почешешься как следует!

Да, но сейчас-то что мне делать? Ной мне явно не помощник, значит, придется самому соображать. И вот ведь подлость какая: как только ты точно знаешь, что прямо сейчас должен хоть пополам перерваться, но обязательно что-нибудь выдумать, так хороших мыслей в голове ни одной, будто по мозгам кто-то прошелся хорошим помелом. Пусто там, как в гулкой бочке, и копошится на дне бочки разве что обрывок какой-нибудь песенки Семирамиды, привязчивый, как репей. Ну что тут предпринять?

Я и предпринял то, что делал всегда в таких случаях: поступил не по уму, а по наитию. Иногда лучше не делать ничего, если у тебя нет хоть какого-нибудь плана, а только я никогда не мог удержаться. Сколько раз потом жалел об этом, да что толку.

Взял, да и потихоньку приказал кораблю усилить звуки, какие раздавались в каюте Семирамиды, и транслировать их сюда, в рубку. Опомнившись, хотел прекратить, да только поздно было.

– Милый, какой ты сильный!.. Я хочу тебя, хочу!..

Гляжу, Ной согнулся пополам и давится смехом, а вот Илоне стало совсем не до веселья. Вскочила, лицо пылает, а глаза мечут такие молнии, что хоть прячься в шкаф. Сразу видно, что дарианка с природным дефектом – другая ее соплеменница в той же ситуации максимум расплакалась бы. Тут я совсем было растерялся, но гляжу – в рубку вваливается Ипат, весь растрепанный и полностью ошалевший, а вслед ему несутся крики Семирамиды: «Милый, не оставляй меня», – и все такое прочее.

Ага, думаю. И чтобы отвергнутая сладкоголосая не учинила визгливой истерики, я быстренько велел «Топинамбуру» погрузить ее в спокойный здоровый сон. Первый же зевок Семирамиды, усиленный кораблем и переданный в рубку, здорово напугал меня – словно сказочный зверь кит набрал полную пасть воздуха и не знал, что с ним делать. Легкие у певицы что надо, натренированные. Громкую трансляцию я, конечно, тут же отключил.