— Эй! — неожиданно прозвучал в гулком невнятном пространстве чей-то очень знакомый голос. — Эй! Это кто там? Отзовись!

— Давид?! — удивился Реутов и хотел уже повернуться на голос, но это оказалось невозможно.

Его резкое движение сработало как спусковой крючок, и державший Вадима в своей власти внутренний запрет пал, и чувства сподобились наконец доложить разуму всю правду о состоянии Реутовских дел. А дела эти обстояли совершенно невероятным образом. Выяснилось, что совершенно голый Реутов лежит на железном полу, впивающемся ему в спину какими-то мелкими неудобными выступами, то ли заклепками, то ли головками болтов или чем там скрепляют стальные листы. При этом правая рука и нога Вадима были прикованы кандалами — почему-то в голову пришло именно это архаичное слово — к каким-то непонятным сложнопереплетенным между собой трубам. Так что ни повернуться, ни даже сесть по-человечески он не мог, а лежать было мало, что неудобно, так еще и холодно, потому что в том месте, где он себя нашел, было чертовски холодно, а железный пол вообще ощущался как глыба льда.

«Воспаление легких обеспечено», — но это, кажется, была последняя мысль, относящаяся к внезапно исчезнувшему миру нормальной обыденности.

— Вадим! — Показалось ему или в голосе Давида действительно прозвучало удивление, граничащее с потрясением?

— Я! — крикнул Вадим. — Это я, Давид. Где мы?

Его окружал пропитанный запахом какой-то вонючей машинерии полумрак, едва рассеиваемый жидким светом забранного толстой проволокой фонаря, висевшего высоко над ним, так что пребывал Реутов как бы в пятне этого размытого света, за границами которого все тонуло в глухой непроглядной тьме. Все, что он мог видеть и ощущать, сводилось, таким образом, к немногим, но крайне странным деталям. Железный пол, «заводской» запах, какие-то трубы — или это была часть большой и сложной машины? — холод, мрак… Место оказалось неожиданное и… да, страшное.

«Котельная? — подумал Реутов с какой-то неожиданно пришедшей к нему оторопью. — Какой-то завод?»

— Это корабль, — ответил на его недоумение Давид. — Ты что же, не видел, куда тебя привезли?! Это баржа…

— Какая, к черту, баржа?! — Завопил испуганный и ничего не понимающий Реутов.

— Вот уж не знаю, — неожиданно спокойным голосом ответил откуда-то из темноты Давид. — Названия, ты уж извини, я прочесть не успел. Не до того было. А стоит она где-то около Смольного монастыря.

— Смольный монастырь? — опешил Реутов, чувствуя, как его начинает охватывать паника, вызванная ужасом неизвестности.

— Вадим, тебя что, по голове били?

«Били? — Тело отозвалось на эту мысль ноющей болью, свидетельствующей, что его, скорее всего, действительно били. — По голове?»

Реутов поднял левую руку к голове. Но не успев еще ее коснуться, почувствовал сильное, как от ожогов, жжение на висках, лбу и затылке, и, словно только и дожидаясь этого сигнала, картина произошедшего моментально и во всех деталях встала перед его внутренним взором. Причем воспоминание пришло так, как если бы еще мгновение назад Вадим вовсе и не находился в полном беспамятстве, в изначальном, прямом смысле этого слова. Беспамятный — значит, не помнящий, забывший, оставшийся без воспоминаний…