— Я хочу кушать, — сказала девочка и посмотрела на Караваева с вызовом.

— Сейчас я тебя накормлю, — пообещал Илья. — Давай, я только умоюсь быстренько, оденусь и пойдем кушать.

Вероника на секунду задумалась, очень смешно нахмурив при этом брови, но, видимо, решила, что немного подождать может.

— Только ты не долго, — строго предупредила она. — А то я буду плакать.

— Я мигом! — пообещал Илья и едва ли не бегом бросился в ванную.

Он действительно действовал быстро и споро, как когда-то в учебке Второго казачьего корпуса. Сполоснул лицо и руки, почистил зубы, оделся, и уже через минуту — до норматива в сорок пять секунд он все же не дотянул — снова был в коридоре.

— Ну вот и я, — сообщил Караваев с приличествующей случаю улыбкой, но благодарности не дождался.

— Тебя долго не было, — категоричным тоном сообщила Вероника, и распахнув дверь шире, шагнула в коридор. — Где ты был?

— Я был в ванной, — объяснил Караваев. — Извини, но надо же мне одеться? Пойдем!

И первым двинулся в сторону кухни, прислушиваясь к топотку детских ножек и какому-то, то ли веселому, то ли совсем наоборот, сопению.

— Так, — сказал Караваев, останавливаясь посередине кухни. — Что будем есть?

— Цони! — заявила девочка, залезая на один из стульев у кухонного стола.

— Что такое «цони»? — спросил Илья, понимая уже, что влип. Он не имел ровным счетом никакого представления, что сейчас, в конце двадцатого века, едят дети.

— Цони, — ответила девочка, глядя на Караваева как на сумасшедшего, и снова нахмурилась.

«Черт!»

— Цони это слоник, — объяснила из коридора очень вовремя пришедшая ему на помощь Зоя. — Это такой йогурт с фруктами.

«Ну да, — сообразил вдруг Илья, вспомнив обычные рекламные заставки на телевидении. — Это такие баночки…»

Но какие именно это баночки, он, разумеется, не знал.

— Боюсь, что у нас этого нет, — сказал он и, подойдя к холодильнику, удостоверился, что прав. Какие-то продукты в холодильнике, конечно, наличествовали, но отсутствие детских йогуртов, было очевидно и без дополнительной проверки.

Вероника захныкала.

— А может быть, кукурузные хлопья? — Но, уже спрашивая, Караваев знал, что хлопья — это паллиатив, а на паллиатив ни один уважающий себя ребенок не пойдет.

— Вот что, — сказал он через пару минут, когда выяснилось, что все попытки склонить девочку к омлету, гречневой каше, которую он готов был сварить ей сам, и даже пирожному «эклер», покрытому шоколадной глазурью, тщетны. — Я выскочу на улицу. Кажется, напротив есть магазин…

Вообще-то, оставлять своих женщин одних он категорически не хотел, но в сложившихся обстоятельствах готов был пойти на компромисс. Тем более, что ночь прошла спокойно, и это обнадеживало.

— Никому не открывай! — предупредил он Зою, выходя на лестницу.

— Почему? — совершенно искренне удивилась она, глядя при этом на Илью как-то по-особому, что было вполне понятно. Суть их отношений после прошедшей ночи ничуть не прояснилась, а объясниться они пока просто не успели.

«А может быть, — подумал он, успокаивающе ей улыбаясь, — а может быть и хорошо, что не успели. Пусть все идет, как идет. А там, как бог решит!»