— Я сын Иеремии Давидовича, — сказал старик. — Вы ведь это имели в виду? И, знаете, милостивый государь, я вас прекрасно помню. Вы покупали у нас книги по психологии, не так ли? Давно… Полагаю, лет тридцать назад, еще до войны.
— Да, — каким-то вдруг охрипшим голосом ответил Вадим и откашлялся, прочищая горло. — Именно так.
— Давненько… — Покачал головой старик. — По делам или в гости?
— По делам, — коротко ответил Вадим.
— Что-то разыскиваете?
— Не то, чтобы что-то определенное, — улыбнулся Реутов, пытаясь на ходу сообразить, о чем бы спросить младшего Сольца. — Но, может быть, у вас есть что-нибудь редкое по психологии?
— Как не быть! — Снова улыбнулся Сольц. — И если вы, в самом деле, — старик вдруг нахмурился, как будто пытаясь что-то вспомнить, но начатую фразу все-таки завершил: — И если вы, в самом деле, давно не были в Итиле, то, пожалуй, и удивить смогу.
— Я весь внимание, — в тон старику ответил Вадим.
Телефон молчал, и, значит, дома его пока не ждали. Можно и книги посмотреть. А старик, между тем, ушел куда-то в дальний угол за стойку прилавка и, открыв шкаф, стал что-то разыскивать. Стоять и ждать его в совершенно пустом магазине на нынешнее настроение Реутова было делом весьма утомительным, но и выйти на улицу — скажем, покурить — или вовсе уйти, выглядело настолько невежливым, что и обсуждать нечего. Вот он и стоял, облокотившись на книжный прилавок и от нечего делать просматривал случайно оказавшиеся перед глазами книги.
— Извините, что заставил ждать, — сказал старик, возвращаясь к стойке. В руках он держал маленькую стопку разномастных и разноразмерных книг. — Даже и не знаю, с чего начать, но, вероятно, все-таки с этого, — и он положил перед Реутовым средней толщины книгу альбомного формата, темно-красную, с единственным выведенным золотой старорусской вязью словом «Память» на обложке.
— Что это? — Спросил Реутов, с вполне ожидаемым любопытством открывая книгу.
— Да, вот понимаете ли, сударь, — пожал плечами старик. — Лицо мне ваше сразу знакомым показалось. И ведь я действительно помню, как вы к нам тогда забегали… Но было и что-то еще, только я сразу не вспомнил. А нашел вот книжку госпожи Семеновой, — он чуть приподнял с прилавка маленькую потрепанную книжицу в бумажном переплете. — И сразу, представьте, вспомнил. Тут о «памяти», — кивнул он на книжку, которую держал теперь в руках. — И здесь о «памяти», — и Сольц указал на альбом, лежащий перед Реутовым.
«Память…»
«Книга памяти Медицинского факультета Итильскогого, имени Ивана Казарина[131] императорского университета. Составлена в память о студентах и преподавателях, павших на полях Второй Отечественной Воны (1958–1963)».
«Однако…»
Реутов перелистнул страницы, идя по алфавиту и вполне уже представляя, что должно обнаружиться в разделе на букву «Р», но к своему удивлению ничего там не нашел.
— Мне кажется, это где-то в конце, — ответил на его недоуменный взгляд Сольц. — Я вашей фамилии, милостивый государь, не помню, но где-то там…
«Что за черт!» — Но, подчиняясь какому-то внутреннему чувству, Вадим продолжил перелистывать страницы и даже как будто не удивился, обнаружив на шестьдесят восьмой странице свою студенческую фотографию и краткую подпись к ней.