— Я не касался её сознания, — Пейков говорил спокойно, хотя это давалось ему уже с трудом. — Олег — это её собственный выбор. А, если на то пошло, тогда уж всё расскажи, или мемуары напиши с чистосердечным признанием!

Пейков уже корил себя за бесполезную попытку поговорить со своей жертвой по душам. Это было крайне глупо с его стороны. Артём Андреевич читал мысли Лаврищева. И в душе рассмеявшись над собой, ощутил себя законченным романтиком.

Потеряв интерес к разговору, он отвернулся к окну.

— В глаза смотри! — разгневанный Лаврищев с силой развернул его за плечо.

— Ты, правда, этого хочешь? — спокойно спросил Артём и сосредоточил свой взгляд на переносице Лаврищева.

Станислава Кузьмича прошил животный страх, постепенно переходящий в ужас. Он не чувствовал своего тела, не видел кабинета. Только строгие, непонятного цвета глаза Пейкова, от которых он не мог отвести взгляд.

Наверно так же чувствует себя лягушка, которая инстинктивно пятясь, всё же послушно запрыгивает в пасть удава.

Сначала у Лаврищева заблокировались почти все органы чувств. Пропала воля, ненависть, жажда мести. Остался только чёрный страх! Потом вдруг его правая рука самопроизвольно поднялась и поковыряла у него в носу. Станислав Кузьмич попробовал опустить её, но она дёрнулась и с размаху ударила его по щеке.

Чувство нереальности стало сильным, как никогда. Его голова тошнотворно поплыла, а потом превратилась в сгусток чистой боли, сердце зашлось.

Лаврищев понял, что сейчас он намочит штаны.

— Отпусти! — что есть силы крикнул Станислав Кузьмич, сорвавшимся на фальцет голосом.

Пейков, совершенно не испытывал жалости к Станиславу Кузьмичу. На мгновение в его глазах сверкнула ярость. Он засмеялся негромко, и в его смехе была нотка безумия.

— Достижение одной цели способно свести вместе непримиримых врагов. Но это не означает, что они вдруг становятся друзьями! — Пейков всё же отвернулся, а Лаврищев, резко почувствовав свободу, но, не удержав равновесия, попятился назад и со всей дури ударился о стоящий сзади стол.

Сильный болевой прострел в области таза немного вернул его в реальность. Постепенно стали различимы детали интерьера. Лаврищев поймал себя на том, что перестал заглатывать воздух, как выброшенная на берег рыба. Появившийся на какое — то время сильный шум в ушах утих. Больно заныла рука, которой он судорожно вцепился в стол. Собрав в кулак всю свою волю, Станислав Кузьмич отклеился от ненавистного стола.

Ноги его не слушались. Зашатавшись, он снова схватился за спасительный край стола.

Но на этом его мучения не закончились. У него мгновенно покраснел нос и его пробил сильный чох.

— У тебя что? Аллергия? — съязвил Пейков. — Никак на меня!

Зажав рукой засоплививший нос, Лаврищев сделал несколько робких шагов и, поняв, что ноги пошли, вылетел из кабинета. Он громко хлопнул за собой дверью и быстро пошёл к себе, сталкиваясь со спешащими на свои рабочие места, сотрудниками, недоумённо поглядывавшими на него.

Обычно лощёный, всегда на галстуке и на костюме, сейчас хозяин их, мягко говоря, шокировал. Он словно постарел на десяток лет и его сковал нереальный страх. А на его лице среди проступивших морщин ярко алел распухший, сопливый нос и цвела пощёчина от его собственной ладони.