Разумеется, национализм нельзя было искоренить. Крайне сложно было и подорвать складывающееся единство региональных элит. Однако его можно было держать в рамках одной из многих советских неофициальных практик и полулегальных идеологий, кормить его ключевых носителей за государственный счет и гасить отдельные вспышки этнических конфликтов, как это удавалось делать в предшествующие десятилетия.

Вполне возможно было и сократить число его источников за счет продолжения процесса медленной, но уверенной русификации, ликвидации части уже никак не соответствующих своему названию автономных образований – процесса, который происходит в современной РФ в последнее десятилетие. Возможна была и полная ликвидации системы союзных и автономных республик, разработать такие планы поручил Юрий Андропов своему ближайшему окружению в 1983 году474.

Разумеется, свою роль играла бы поддержка миграции из бедных периферийных регионов с сильными националистическими настроениями или уровнем этнической конфликтности (например, Молдавии, Южного Кавказа и Западной Украины, Чечено-Ингушетии, Дагестана) в центр страны и в регионы Сибири и Дальнего Востока. Это позволило бы снизить уровень национализма и имело бы тот же эффект, что и более ранняя (1950–1960‐х годов) миграция лишней рабочей силы из конфликтных регионов (например, Краснодарского и Ставропольского краев, сельских районов Татарской АССР, восточной Белоруссии и Украины) в индустриальные центры, на крупные стройки Поволжья, Урала, Сибири и в зоны интенсивного сельскохозяйственного развития, вроде Целины или Голодной степи. Все эти меры – не отражение позиции автора о нужном и должном, а только перечисление возможных опций, которые имелись у советского руководства в случае сохранения СССР.

Переходя от потенциальных возможностей к реалиям постсоветского транзита, первым делом (вслед за другими исследователями) можно констатировать низкий уровень насилия и других брутальных акций (например, массовых депортаций) в ходе этого процесса. Насилие, безусловно, имело место: как минимум два случая депортации, а также не единичные случаи изгнания соседей и сограждан из их домов под давлением (принуждение к беженству), равно как и самостоятельное переселение миллионов людей из ставших независимыми и порой опасными стран на «историческую родину». Но в целом реальный уровень этнической ксенофобии в СССР и связанного с ним насилия, с учетом масштабов страны, был сравнительно низок по меркам государств с сопоставимым уровнем социального и культурного развития, например Югославией или Турцией.

Реально глубокий и системный межэтнический конфликт существовал и существует только между этническими азербайджанцами и армянами, проживающими на территории Азербайджана и Армении. Близкий по степени этнической ненависти конфликт имел место в Северной Осетии в 1992 году между осетинским и ингушским населением, однако в настоящее время он в значительной степени ослаблен, хотя тоже не предполагает возможности совместного проживания