Более перспективен поэтому метод, идущий не столько «от материала», то есть от потенцирования реальности, сколько «от результата», который задается «поверх» материального мира — метод конструирования утопий, основанный на парадоксальной формуле: «Чтобы получить икс, надо иметь немного этого икс». Данный метод предполагает сначала создание определенного «образа будущего» и лишь затем — инсталляцию этого образа в конкретную историческую действительность.
Конструирование утопий возникло вместе с осознанием истории как процесса. Одним из первых образов будущего было уже идеализированное государство Платона, управляемое, по мысли автора, не политиками, почти всегда стремящимися к достижению сиюминутных целей, а философами, понимающими онтологическую ценность «высоких смыслов». Громадный христианский проект, начавший возникать на рубеже нашей эры, предложил свой образ будущего в виде Царства Божьего, основанного на справедливости и любви — разумеется, в том виде, как их представляла себе европейская теософия. А последующие проекты, как правило, генетически связанные с христианским («Утопия» Томаса Мора, «Город солнца» Томмазо Кампанеллы, «Христианополис» Иоахима Флорского и более поздние), детализировали этот на первых порах достаточно схоластический образ и породили многочисленные попытки инсталлирования его в реальности: фаланстеры, общины, коммуны, религиозные секты, которые можно рассматривать как неосуществленные локусы подобного будущего.
Здесь любопытно то, что, едва зародившись, утопия сразу же властно потребовала воплощения в жизнь. Уже Платон, как и Сен-Симон через две тысячи лет после него, пытался заинтересовать своими идеями тогдашних правителей. В этом, кстати, проявляется одно из главных достоинств метода конструирования. Само существование образа будущего, каким бы далеким и умозрительным оно, на первый взгляд, ни казалось, уже несомненно воздействует на реальность и обладает поэтому созидающей силой. Образ будущего открывает психологически внятную социальную перспективу, устраняет атавистический страх человека и общества перед неизвестностью, создает «точку схождения» спонтанных векторов настоящего и тем самым конвергирует разнонаправленную активность эпохи. «Коллективное бессознательное» не пребывает отныне в разрушительной смысловой пустоте; напротив, оно устремлено к вполне очевидному и привлекательному горизонту.
Однако здесь же проявляется и главный исторический недостаток метода конструирования. Образ будущего в этом случае действительно представляет собой некий общественный идеал, возгонку реальности, произведенную температурой мысли или художественного прозрения, и, как всякая эманация, почти не имеет соотнесения с материальной стороной бытия. Проще говоря, «желаемое будущее», нарисованное утопистами, абсолютно недостижимо, потому что оно чаще всего никак не сцеплено с механикой исторического развития.
Поэтому социальные инсталляции живут недолго. Фаланстеры и коммуны, создаваемые последователями Сен-Симона, Оуэна, Фурье, распадались почти сразу же после своего образования. Фашизм, несмотря на первоначальные головокружительные успехи, продержался всего 12 лет. Социализм (советского типа) — 74 года. А либерализму западного формата, если считать моментом его инсталляции возникновение в Европе и США гражданского общества в начале 1970-х годов, пока еще немного лет. Механика возникновения будущего неумолима. Все, что не соответствует внутренним законам истории, будет ими деформировано или уничтожено. Образ будущего не может быть схоластически произвольным, выдуманным «из головы». Он должен находиться «внутри» определенных цивилизационных параметров.