— На твоем месте, Красотка, я бы перестал быть таким беспечным.

Рэйн тоже выбирается из кровати, но не для того, чтобы снова донимать меня, а чтобы быстро одеться. Натягивает рваные джинсы прямо на голое тело. И куртку так же. У него как будто вообще нет никакой другой одежды.

— Рэйн… — Я останавливаю его, когда в оконном отражении замечаю, как он берется за ручку двери. — Спасибо.

Я даже не волнуюсь, каким образом Рэйн выйдет из дома незамеченным — очевидно тем же, которым и попал внутрь. Он тут просто какой-то Призрак замка из детского мультфильма: появляется, где хочет, ходит, где вздумается, но пугает только меня.

Мне нужна холодная голова, чтобы переварить все услышанное.

Это нужно как-то сложить и подвести к общему знаменателю.

А с математикой у меня со школы всегда была беда. Это Света запросто подбивала в уме пятизначные числа, а меня хватало на языки и литературу. Так что, убедившись, что за дверь никого нет, я закрываюсь изнутри на защелку, достаю из сумки блокнот и ручку, и начинаю выписывать все, чем теперь владею: про Яна, Лизу и бывших Островского.

На свадьбе Лиза сделала все, чтобы убедить меня, будто наследство отца у нее в кармане. И если бы не Рэйн, я бы даже не подумала, что это был блеф — выглядела она очень убедительной.

Яну ничего не достанется, потому что его мать — изменщица.

Это она крутила роман с братом Марата — теперь я знаю.

Пеня передергивает от осознания, что этот челок из-за ревности мог подстроить смерть собственного брата.

Подумав об этом, опасливо оглядываюсь — не услышал ли кто-то мои мысли?

И ругаю себя за трусость.

Самое главное, что теперь нужно уяснить — мне не выжить здесь, если я и дальше буду тихой, милой и пушистой. Нужно становиться хитрее. Хотя бы попытаться быть на шаг впереди.

Если у Островского проблема с «холостыми выстрелами», возможно, не стоит бояться сказать ему о своих проб…

Я запинаюсь, вдруг подумав о том, что если сложить одно и другое, то для Островского очень кстати моя врожденная патология. Ведь тогда ему не нужно признаваться в своих проблемах — о которых он, очевидно, даже не собирался мне говорить — а достаточно сделать виноватой меня. И в случае с ЭКО я бы никогда ни о чем не узнала.

Прячу блокнот под подушку, укладываюсь и накидываю одеяло на голову.

Закрываю глаза.

Нужно сосредоточиться.

Придумать, как выжить.

И переиграть их всех.

Потому что если я не постою сама за себя — меня просто раскатают, сотрут с лица земли, как случайный карандашный штрих.

А я, в свои двадцать шесть, еще и не жила. Не видела в жизни ни одной радости. Делала только то, что приказывали другие: мать, сестра, и даже отец. И вот теперь — Островский.

Островский, с его огромными деньгами.

И ребенком, которого я могу родить, который все это унаследует.

Нужно только подумать: очень-очень сильно и взвешенно оценить все риски.

И, наконец, стать той пешкой, которая может выйти в дамки.

Точнее, должна, или ее просто сбросят с доски.

На следующее утро я говорю, что мне нужно снова в больницу — закончить с процедурами.

Водитель со мной, поэтому даже у Агаты не хватает наглости совать свой длинный нос в мои дела.