Выпрямившись, Кирилл заспешил вперед.

Пора последних приготовлений.

Я встаю и поднимаю ее на ноги. Обхватываю одной рукой, держу.

Висит.

Но жива, жива. Я знаю.

Достаю клинок. Мягкий блеск стали, как всегда, прекрасен. Клинок не хвастается, не выставляет себя напоказ. Просто сообщает: готов, не подведу.

Я знаю, мой милый, знаю. Мы с тобой давно – одна семья. Брат мой.

Привычно обхватываю рукоять пальцами, сжимаю. Клинок становится их продолжением.

Вижу острую кромку. Если поднять брата повыше, она чуть серебрится в отсветах умирающего дня. Позволяю себе несколько секунд полюбоваться этим блеском – время есть, я знаю.

Затем касаюсь клинком ее горла.

Пятнадцать секунд.

Оказавшись у места, где тропинка разветвлялась, Кирилл повернулся и принялся спускаться вниз. Там, впереди, и было их место. Несколько десятков шагов прямо и еще пару десятков – направо. Круглый холмик среди топкой по весне почвы, который с трех сторон подковой охватывал кустарник. Не особенно густой и высокий – где-то по пояс, – он, тем не менее, позволял севшим на землю людям почувствовать себя в уединении.

Кирилл остановился и прислушался, но, кроме шелеста листвы и чьего-то раскатистого хохота в отдалении, ничего различить не смог. Спрятав руку с булыжником за спину, он двинулся дальше.

Десять секунд.

Часы на руке безупречно точны – насколько вообще может быть безупречной техника, созданная людьми. Я проверял ход днем перед самым выходом из дома. С тех пор погрешность не могла вырасти более чем на две-три сотых секунды. Я уверен потому, что ношу эти часы уже три года и восемь месяцев. Было время проверить ход.

Это еще допустимо.

Я знаю, где запад, и стою, повернувшись к нему лицом. Там, за деревьями, последние частицы Солнца исчезают за горизонтом. Я не вижу этого, но чувствую. Уже совсем скоро.

Прижимаю клинок плотнее. Движение будет быстрым. Один миг между днем и ночью. Один миг между жизнью и смертью.

Переход.

Подарок.

Пять секунд.

«Что я буду делать?» – вопрос застал Кирилла, спускавшегося по тропинке, врасплох. Не думает же он на самом деле, что маньяк вот так возьмет и отпустит Алису просто потому, что он пришел? Надо было в полицию звонить…

«Тем более что ты опоздал, – шепнул внутренний голос. – Посмотри на часы, сейчас совсем не восемь вечера».

Кирилл вынул руку из-за спины, взглянул на камень: это вот с ним против маньяка?

Три секунды.

Две. Одна.

Переход.

Раздавшийся где-то впереди слабый хрип

(…совсем не восемь вечера)

и последовавший за ним шум падения чего-то тяжелого заставили Кирилла сорваться с места.

– Алиса! Алиса!

В несколько прыжков покрыв расстояние, отделявшее его от тропки, ведущей к холмику, Кирилл затормозил и, едва не упав на скользкой земле, повернулся направо.

С этого места их местечко казалось пустым. Он рванулся вперед…

…и замер на линии кустов.

Тело Алисы слабо подергивалось, возле скрюченных пальцев в земле виднелись бороздки. В крови, еще вытекавшей из распахнувшейся на горле раны, надувались и лопались пузырьки.

– Алиса?..

До него снова донесся хрип, а затем все стихло.