— Это ужасно! — прошептала молодая девушка, пораженная простым и ясным изложением дела. — Но вы забываете, Зверобой, мои наряды, а я уверена, что они имели бы большую ценность в глазах ирокезских женщин.
— Ваша правда, Юдифь. Но хватит ли у вас самой охоты и желания отказаться от своих драгоценностей? Я знал людей очень храбрых, но только до наступления опасности; знал и таких, которые, выслушав рассказ о бедном семействе, готовы были отдать с себя все до последней рубашки, но потом, как только приходилось претворять в дело великодушные мысли, им становилось жаль самой незначительной безделицы. К тому же, Юдифь, вы красавица: как же вам отказаться от вещей, которые так нужны вам, чтобы оттенить вашу красоту? Это нелегко.
Утешительный намек на красоту молодой девушки несколько ослабил для нее неприятное впечатление, произведенное сомнением молодого охотника в ее дочерней привязанности. Если бы кто-либо другой выразил такие же чувства, комплимент, вероятно, был бы поглощен первоначальным негодованием, но грубая и наивная откровенность такого простака, как Зверобой, имела особую прелесть для молодой девушки. Поэтому, несмотря на краску и беглый огонь, промелькнувший в ее взгляде, она не могла серьезно рассердиться на человека с доброю и совершенно откровенною душою. В глазах ее отразился невольный упрек; но она сумела подавить эту мгновенную вспышку и отвечала дружеским тоном:
— Я уверена, Зверобой, что к делаварским девушкам вы гораздо снисходительнее, и не мне, разумеется, переменить ваше мнение насчет белых женщин. Так и быть, однако, испытайте меня, и если увидите, что я пожалею какую-нибудь ленту, тряпку или перо, думайте тогда и говорите обо мне, что вам угодно: я охотно подчиняюсь вашему суду. Однако, я согласна с вами: индейцы едва ли захотят освободить своих пленников за такие пустяки, как мои наряды или боченок с порохом; но вы забываете еще большой сундук.
— Ну, да! В самом деле, бывают случаи, когда без колебаний можно пожертвовать фамильной тайной, и настоящий случай, конечно, самый важный. А кстати: батюшка ваш давал ли вам какие-нибудь особые приказания насчет этого сундука?
— Никаких и никогда, Зверобой. Батюшка уверен, что эти стальные полосы и огромные замки лучше всего гарантируют его неприкосновенность.
— Форма этого сундука удивительна и интересна во всех отношениях, — сказал Бумпо, вставая с места и подходя к заинтересовавшему его предмету. — Как ты думаешь, Чингачгук? Такого дерева нам с тобой нигде не приходилось видеть в здешних лесах. Это ведь не черный орешник, а все же чрезвычайно красивое дерево.
Чингачгук подошел к сундуку и принялся осматривать его с величайшим вниманием.
— Нет, — продолжал Зверобой, исследовав его со всех сторон, — ничего подобного нет и быть не может в этих странах. Я знаю всевозможные породы дуба, клена, вяза, орешника, но никогда не видал я ничего общего с этим замечательным деревом. Юдифь! Ирокезы за один этот сундук согласятся отпустить вашего отца.
— Еще бы! Но мы постараемся, Зверобой, заключить более выгодную сделку с этими дикарями. Сундук, как видно по всему, битком набит разными вещами, и гораздо лучше отдать половину, чем все сразу. Отец слишком дорожит этим сундуком, и уж, конечно, не без причины.