— Нет, нет, нет, — оказала Вахта с величайшею живостью, так, однако, чтобы нельзя было ее подслушать за несколько шагов. — Зверобой совсем не такой человек. Он не думает о себе, когда друг в беде. Поможет всем, и все воротятся домой.

— Это недурно, дядя Том, — сказал Гэрри, улыбаясь. — Если смазливая индеанка вмешается в дело, можно провести с нею самого чорта.

— Не говорите громко, — заметила Вахта. — Некоторые ирокезы знают язык янки [15], и все имеют уши янки.

— Друг ты нам, или недруг, молодая женщина? — спросил Гуттер, принимая живейшее участие в разговоре. — Если друг, то тебе будет хорошая награда, и мы немедленно возвратим тебя домой.

— Или поживитесь моими волосами, — возразила Вахта с холодной иронией.

— Нечего говорить о том, что прошло. То была ошибка. Насмешкой ничего не сделаешь, молодая женщина: заметь это хорошенько.

— Батюшка, — сказала Гэтти. — Юдифь думает вскрыть большой сундук, чтоб сокровищами его купить твою свободу.

Старик нахмурился и проворчал какие-то невнятные фразы.

— Отчего же не разломать сундука? — прибавила Вахта. — Жизнь дороже старого сундука.

— Вы не знаете, чего просите, — угрюмо отвечал Томас Гуттер. — Обе вы глупые девчонки, и я советую вам держать язык за зубами. Брр! Дикари, повидимому, вовсе не заботятся о нас, а это слишком дурной признак. Нужно на что-нибудь решиться, и чем скорее, тем лучше. Как ты думаешь: можно ли положиться на эту молодую женщину?

— Слушай, старик, — сказала делаварка торжественным тоном. — Вахта не была и не будет ирокезской женщиной: она делаварка душой и телом, чувствами и сердцем. Она также пленница. Пленники помогают друг другу. Ни слова больше. Дочь останется с отцом. Вахта придет навестить подругу. Все будет иметь хороший вид. Тогда ей скажут, что делать.

С этими словами молодая девушка встала и спокойно отправилась в свой шалаш, как-будто ей не было никакого дела до бледнолицых.

В замке Томаса Гуттера могикан и Зверобой два-три раза просыпались в продолжение этой ночи, осматривали поверхность и окрестности озера и, уверившись, что все спокойно, засыпали опять, как люди, которых нелегко было лишить естественного покоя. Бумпо проснулся с рассветом, тогда как его товарищ, утомившийся в течение нескольких беспокойных ночей, пролежал в постели до самого восхода солнца. Юдифь тоже, против обыкновения, проснулась довольно поздно, так как с вечера долго не могла сомкнуть глаз. Но прежде чем солнце появилось над восточными холмами, все обитатели замка были уже на ногах, потому что в этих странах никто вообще не остается в постели после появления дневного светила.

Чингачгук был занят своим туалетом, когда Зверобой вошел в каюту ковчега и бросил ему несколько штук грубого, но удобного платья, принадлежавшего Гуттеру.

— Юдифь прислала это для твоего употребления, любезный вождь, — сказал Зверобой, бросая куртку и штаны к ногам индейца, — потому что крайне неблагоразумно разгуливать тебе в военной одежде. Вымой хорошенько лицо, так, чтобы не осталось на щеках грозных следов этой уморительной раскраски. Вот шляпа, которая придаст тебе почтенный вид американской цивилизации, как говорят миссионеры. Вспомни, что Вахта возле нас, и, заботясь об этой девушке, мы не должны в то же время забывать и о других. Знаю, что тебе далеко не по сердцу все эти платья, выкроенные для белых людей; но что же делать, любезный друг: необходимость иной раз сильнее всякой привычки.