Очень многие дела колонисток напоминают ситуации из нашей карательной экономики, всякие экспроприации, реквизиции - только в миниатюре. Уличный грабеж - просто тихая форма многих тихих и вполне узаконенных норм, процветающих в экономической сфере, в отношениях государства с потребителями. Отсутствие понятия неприкосновенности собственности - тоже питательный бульон для молодежной преступности.
В основе тоталитарного сознания, в глубине его природы лежит нетерпимость к инакомыслию. У преступника тоже своя нетерпимость. Сегодня, когда рухнули "священные" стереотипы недавнего прошлого, во многих головах, и не только подростковых, образовался мучительный вакуум.
Вот жалуются: где порядок? Для формального порядка власть прежнего стереотипа была более стабильна. Но лучше через период временного хаоса прийти к разумному порядку свободных людей, чем существовать в мумифицированном состоянии.
В тоталитарном государстве само понятие "законность" весьма условно, если не сказать - извращенно. Если в тоталитарном обществе говорят "честность", это может означать, что вы обязаны лгать, чтобы не выдавать служебные тайны и блюсти корпоративную честь, давно открыт феномен двоемыслия, где слова, законы или ничего не значат, или значат совершенно противоположное. Все равно что от людоеда, водящего ложкой в пустом бульоне, услышать возмущенное: "Это бесчеловечно!"
Нам говорили про свободу, подразумевая верность тоталитарному режиму. В этом перевернутом мире закон вполне мог быть синонимом беззакония. Можно только догадываться, сколько судеб поломали эти понятия-перевертыши за долгие десятилетия своего торжества.
Для меня было большим потрясением убедиться, что и кое-что в восхваляемой педагогике Антона Макаренко принадлежит к прежним стереотипам. Многие из орудий подавления личности в колонисте, действующие до сих пор, являются изобретениями его педагогики тотального коллективизма. Но я согласен с замполитом Мелитопольской ВТК Александрой Афанасьевной Кочубей, сказавшей:
- Мы иногда забываем, что воспитываем наших девочек в коллективе, а выпускаем их на свободу поодиночке, по одной.
В наших детских колониях до сих пор применяются те методы Макаренко, которые делают ставку на авторитет коллектива в ущерб достоинства отдельной личности, ставку на безжалостные репрессии против провинившихся, зависимость одного подростка - от всех, и всех - от одного, т.е. ставка на то, что, по сути, есть казарменная педагогика, детский ГУЛАГ. До сих пор поощряются стукачи, начисляют "баллы", если донес, кто где сигареты прячет, практикуется наказание всех за провинность одного и т.п.
Человека свободного не воспитать безнравственными средствами. Общество нашего времени нуждается во все большем числе по-настоящему свободных людей. Но одно дело - действительно свободные люди, и другое - словно выпущенные на волю как бы по амнистии по случаю объявления перестройки.
В книге Ю. Азарова "Не поднять тебе, старик" я прочел такое письмо Антона Семеновича Макаренко, датированное 1937 годом:
"Среди интеллигентщины была искони вера в особую роль душевности, в какое-то особое значение любимого учителя, в сверхъестественное значение таких нелепостей, как то, что якобы воспитатель должен быть чутким, добрым, любящим детей, энтузиаст с сердцем, переполненным любви даже к самому испорченному ребенку - какая чушь!.. Кому это надо? Может быть, врагам? А нам, большевикам-педагогам, нужна уверенность в завтрашнем дне, нужна беспощадность к врагам... В воспитательных учреждениях должна торжествовать логика: для коллектива, через коллектив, в коллективе! И неприменно мажор! Улыбка, смех. Веселые ребята, Веселые педагоги!"