Мы не смогли остановить рост метастазов в истощенном теле мистера Робертса. От терапии было только хуже, и после трех сеансов Главный предложил прекратить ее. Он поговорил с миссис Робертс, и та ответила:

– Я знаю. На все воля Божья, недаром Господь Бог сказал нам: «Давал ли ты приказания утру и указывал ли заре место ее? Можешь ли ты сдвинуть луну с ее пути? Ты ли заставил звезды вращаться? Можешь ли ты счесть дни человеческие?» Я хорошо понимаю, о чем вы говорите. Он мой муж, отец моих детей. Я поговорю с ним. Я знаю, что он готов умереть и с благодарностью примет смерть.

Мы прекратили активное лечение и увеличили дозу болеутоляющих. Однажды она спросила:

– Всегда ли нужно облегчать боль? Правильно ли это? Я не уверена. Мы рождаемся с болью, и кто-то из нас с болью умирает – что в этом неправильного? Если в мире существуют боль и страдание, значит, зачем-то они нужны. Некоторым из нас предстоит узнать зачем.

Я ответила ей, что в своей работе мы всегда стремимся уменьшить страдания.

– Да, знаю, и тут я не уверена, что правильно и что неправильно. Поэтому решать вам.

Затем она внезапно засмеялась, к моему удивлению.

– Но кое-что я знаю точно, совершенно точно. Ему не нужна еда. Ваши помощницы приносят ему еду, пытаются накормить, а он отворачивает голову. Они опять за свое. Это какая-то глупость, как детская игра. Он не может и не хочет есть.

И она вновь усмехнулась, ее лицо даже стало веселым.

– Разве человеку нужна каша или яичница, когда он стоит у Врат Небесных? Нет-нет. Ему нужны ясный ум и чистое сердце.

Тут я засмеялась вместе с ней и сказала, что в больнице так положено: пациентов надо кормить, иногда это даже делают насильно. Ее веселье мгновенно испарилось.

– Вы не посмеете силой кормить моего мужа! – воскликнула она.

– Уверяю вас, мы не будем больше заставлять вашего мужа есть. Но, может быть, пить?

– Я даю ему воду, она вытекает изо рта. Когда сиделка пыталась его напоить, он старался проглотить, но поперхнулся. Разве ему нужна вода, сестра?

– Всем нужна вода, чтобы жить.

– Да, но он умирает, а не живет. Это совсем другое.

Я сказала, что без воды он умрет гораздо быстрее.

– А разве это важно? – простодушно спросила она.

Я была в замешательстве. Разве это важно? Я много раз задавала себе тот же вопрос, но никогда не решалась произнести его вслух. И когда это женщина его все же задала, это меня потрясло. Не слишком ли мы усердствуем, продлевая жизни наших пациентов? И зачем мы это делаем?

Я подумала и ответила:

– Я не могу позволить пациенту из моей палаты умереть от жажды. Это противоречит моему образованию, принципам и опыту.

– Да, понимаю вас, сестра, – тихо произнесла она.

– Если он не будет пить, то его почки будут производить меньше мочи, а в том небольшом количестве мочи, которое окажется в его мочевом пузыре, будет больше крови и инфекции. Ему будет тяжело.

– Я понимаю.

– Сегодня мы планировали поставить ему капельницу.

Она вскинула голову и посмотрела мне прямо в глаза:

– Нет. Не надо капельницу…

– Почему? Ваша религия запрещает это?

– Нет. Мы методисты, а не фундаменталисты. Не думаю, что это запрещено. Просто это кажется мне неправильным, неестественным, – ее лицо осветилось нежностью. – Он скоро умрет, сестра. Мой муж – хороший человек и прожил хорошую жизнь. Дайте ему умереть с миром.