Иссерли, несмотря на отвращение, которое охватило ее, продолжала вглядываться в полумрак, пока не различила трубы, переползавшие через край воронки и уходившие в глубь клейкой массы через каждые несколько метров. Одну из труб как раз в этот момент вытягивало наверх какое-то неразличимое в темноте механическое устройство, и тускло поблескивающая протяженность трубы косвенно свидетельствовала о том, как глубок простирающийся перед Иссерли кратер. Спустя некоторое время показался сплошь покрытый черной жижей ныряльщик в водолазном костюме. С оконечностью трубы его связывало нечто вроде искусственной пуповины. Сжимая в руках какой-то похожий на лопату инструмент, ныряльщик неуклюже выкарабкался из кратера на бетонный борт, а затем попытался подняться с коленей.

«Здесь, – объяснил надсмотрщик, – мы делаем кислород для тех, кто живет наверху».

Иссерли проснулась с криком.

И увидела, что сидит в машине рядом с дорогой, протянувшейся из ниоткуда в никуда, на странной чужой планете, далеко от дома. Над головой у нее простиралось голубое, прозрачное, бездонное небо. Миллионы, миллиарды, возможно› даже триллионы деревьев производили кислород без всякого вмешательства человека. Сияло яркое полуденное солнце, и Иссерли поняла, что спала не больше нескольких минут.

Она потянулась, с болезненным стоном описала тонкими руками полный круг. Она ничуть не отдохнула, но увиденный кошмар на какое-то время отбил желание спать, так что теперь она уже не боялась задремать за рулем. Она немного поработает, а затем, ближе к вечеру, посмотрит, как будет себя чувствовать. Разумеется, вчерашнее ощущение, что она должна в лепешку разбиться, но привезти добычу к приезду сынка босса, полностью пропало. К тому же теперь ей стало абсолютно ясно: сердце Амлиса Весса или любой другой орган вряд ли можно завоевать, бросив к его ногам упитанного водселя. И потом у нее имелась куча более важных дел, чем производить впечатление на всяких там придурочных богачей.

По-прежнему двигаясь в южном направлении и уже проехав Инвернесс, Иссерли обнаружила крупного автостопщика, стоявшего с табличкой «ГЛАЗГО» в руках.

Она проехала мимо – отчасти по привычке, отчасти из педантичной приверженности однажды заведенному порядку, но у нее не имелось ни малейших сомнений, что при втором проезде она возьмет его. Автостопщик был крепкого сложения и в цветущем возрасте. Было бы сущим преступлением не подобрать такой экземпляр.

Несмотря на всю свою массу, он прытко кинулся к машине, когда Иссерли остановилась, проехав с десяток метров вперед от того места, где он стоял. Это был хороший знак: пьяные или больные водсели в таких случаях медленно ковыляли к машине.

– Могу подвезти до Питлохри, – предложила Иссерли и сразу поняла по тому, как восторженно приоткрылся рот автостопщика, что тот рассчитывал на гораздо меньшее.

– Великолепно! – воскликнул он, запрыгивая в «тойоту».

У автостопщика было крупное мясистое лицо, увенчанное сверху короткими светлыми кудряшками, отчего он уже слегка смахивал на водселя, прошедшего месячный откорм. Кудряшки, впрочем, были редкими, а кожа на лице – грубой и угреватой, словно в какой-то момент голова этого водселя упала в море, провела там некоторое время, после чего ее выбросило на берег, где она несколько лет сохла на солнце, и только после этого ее приладили обратно к телу обладателя.