Иссерли выбросила черный кругляш, выпрямилась и посмотрела в морскую даль, туда, где вздымались и исчезали морщины пенистых валов. Затем она обернулась назад, ища взглядом валун, на котором оставила свои ботинки. Они были на месте, и морской бриз играл их шнурками.

Разгуливая по пляжу босиком, она подвергала себя некоторому риску, но если бы случилось почти невероятное и на пляже появились водсели, Иссерли заметила бы их приближение метров за сто, если не больше. К тому времени, когда они приблизятся на расстояние, с которого можно рассмотреть ее ноги, она либо успеет надеть ботинки либо в крайнем случае зайдет в воду по щиколотку. Облегчение, которое она чувствовала, освободив от обуви свои длинные пальцы и ступая ими по холодным камням, было неописуемым. В конце-то концов, кого, кроме нее, касается, что она рискует? Она делала работу, которую никто, кроме нее, делать все равно не мог, и год за годом возвращалась с добычей. Она напомнит это Амлису Вессу, если у того достанет наглости критиковать ее.

Иссерли пошла дальше, направляясь к кромке прибоя. Мелкие лужи между большими камнями были битком набиты теми созданиями, которые, как стало теперь известно Иссерли, называются «волнистыми рожками», хотя те, что попадались здесь, явно относились к категории «махоньких, с горошину», которая, по словам старого водселя, не пользовалась спросом. Она извлекла одну ракушку из ледяного рассола, поднесла ко рту и просунула кончик языка в ее слизистое отверстие. Вкус оказался едким – на любителя.

Иссерли аккуратно положила рожок обратно в лужу, стараясь не шуметь. Она была не одна.

Неподалеку от нее на гальке стояла овца и обнюхивала такой же большой, как она сама, валун, время от времени с любопытством облизывая его. Иссерли удивилась: раньше она думала, что овцы не могут ходить по гальке из-за копыт. Но эта овца уверенно и легко ступала по коварной смеси камней и битых ракушек.

Иссерли подкралась к овце, с трудом балансируя на цыпочках. Она даже задержала дыхание, только бы не спугнуть неожиданную спутницу.

Было трудно поверить, что это создание не умеет говорить. Это никак не вязалось с его внешним видом. Несмотря на отдельные странности, во всей его внешности было нечто обманчиво разумное, что подвигло ее, далеко не в первый раз, на попытку установить межвидовое общение.

– Привет, – сказала Иссерли.

– Ахль, – сказала Иссерли.

– Уиин, – сказала Иссерли.

Три приветствия на всех трех известных Иссерли языках не произвели на овцу никакого впечатления, если не считать того, что она попятилась назад.

Больше Иссерли сказать было нечего – ее лингвистические познания этим исчерпывались.

Да ни один лингвист и не взялся бы за работу, которую взвалила на себя она, – это уж точно.

Только те, кто совсем отчаялся, те, кому в этой жизни уже ничего не светит, кроме ссылки на Новые Территории, могли решиться на такое.

Но даже им требовалось еще кое-что – быть немного не в своем уме.

Теперь, оглядываясь назад, она понимала, что именно такой она и была. Полностью рехнувшейся. Но в конце концов все обернулось к лучшему. Оказалось, что она приняла самое правильное решение в своей жизни. То, чем ей пришлось пожертвовать, казалось незначительным в сравнении с перспективой быть заживо похороненной до самой смерти на Новых Территориях – до самой смерти, которая там обычно не заставляет себя долго ждать.