Застенчиво улыбаясь, санитары медленно шли к кровати Нелепина. Вдруг шедший впереди заметил, что веки раненого всего только полуприкрыты, и приятно-воркующим голосом запел:

- На воздушок вас, господин советник... снесем. Так и военфельдшер велел!

Нелепин слабо кивнул, а о странной схожести между собой здешних медработников как-то безнадежно-весело подумал: "Каков поп, таков приход".

Койка на колесиках качнулась, поехала. У порога санитары ее приподняли и затем уже все время несли на руках. При этом один из них шел спиной вперед, дружелюбно-пристально глядя прямо в нелепинские зрачки. Поплыли смутно-зеленые, пугающе узкие и влажноватые, словно кишки огромного животного, коридоры, побежали полуэтажи, лестнички, спуски. Наконец, передний санитар выбил пяткой какую-то дверь, и они очутились в скверно освещенной каменной зале с одним единственным далеким окошком. В окошко это вливался мутноватый, почти рассветный, с ночной болотной зеленцой свет. "Какой же тут воздух?" - Нелепин осмотрелся. В каменной зале стояло несколько больничных коек. Кто на них лежал и лежал ли вообще - сразу разобрать было нельзя. Внешнего освещения явно не хватало, внутренний же источник света был слаб, едва посвечивал снизу.

Санитары все не уходили. Они стояли, держась за спинки койки и все с той же пристальной доброжелательностью разглядывали Нелепина.

"Чего они ждут? Может, тут временная остановка? Скорей, так".

Тут дверь в залу, тщательно и накрепко затворенную санитарами, Нелепину особенно запомнилась эта тщательность, - открылась. Вошел военфельдшер. Был он теперь без халата, но в колпаке, и был на фельдшере великолепный, чуть не президентский, в яркую продольную полоску, зеленовато-серый костюм. Двигался фельдшер все так же мягко-пружинисто, но шел уже не на носках, да и в глазах его светилась не радость, а хищно-сытое, будто у кота, поймавшего мышь, довольство.

- Ну! - прикрикнул фельдшер на санитаров. - Чего стоите, как в воду опущенные! Просите! Молите!

- Господин советник! - тут же, хрипло-умоляюще гаркнул ближний санитар. - Господин... - санитар бухнулся на колени и уже на коленях стал подбираться к изголовью койки. Быстрая слеза стрельнула по щеке его, насквозь прожгла вислый ус. - Мы просим вас и умоляем! Оно, конечно, вас на воздух нести велено! Но вы уж тут как-нибудь побудьте, а? - санитар затрясся, стал подниматься с колен, и Нелепин увидел чуть выдвинувшийся из-под халата (прежде, наверное, подогнутый) кончик роскошно-полосатого, то ли кошачьего, то ли обезьяньего хвоста.

"Уф. Тихо! Все ясно: лихорадка, бред. Тихо! Спокойно! Пройдет сейчас..."

Тем временем санитар с колен поднялся, нервно слазал в карман брюк:

- Ваша ведь кассетка? Ну! Con anima doloroso? - перед Нелепиным мелькнула пластиковая широкая кассета. На ней мелко-беглой латынью было что-то записано.

- Знаем, что ваша! Но теперь-то она у нас! Тогда чего ж упорствовать? Чего, на хрен, жилы мотать всем?

Тут затряслись, завыли в кроватях такие же, как и сам Нелепин, раненые-покалеченные, и свету в каменной зале прибавилось. Он растерянно обежал залу глазами. На койках и вповал на полу лежали люди. Глаза у многих были закрыты, а у тех, кто смог веки раздернуть, - глаза были потухшими, вытекшими. Но несмотря на это, раненые стали дрыгать культями, судорожно стукать костылями о каменный, на удары не отзывающийся пол.