— Александра, душонок мой, я знаю, моя хорошая. Что ж тут поделаешь? Надо отпустить боль в душе и идти по жизни дальше. Мы с Алике любим тебя и беспокоимся за тебя. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы тебя это больше не коснулось. Обещаю. Честное имперское. Душонок, веришь? — Мужчина еще раз обнял Александру: — Но, милая моя, у нас сегодня бал. В твою честь. Так что хватит грустить. Ты сегодня такая красивая и тебе печаль не к лицу. Посмотри, сколько тут офицеров и просто прекрасных молодых людей знатных фамилий, мечтающих хотя бы об одном танце вальса с тобой. Неужели ты весь праздник будешь злой букой и не дашь никому из них ни единого шанса, а Александра? Это будет жестоко.

— Рараn, умеешь же ты заговаривать зубы молодым девушкам. Я принимаю твой совет. Но пусть все они на большее и не рассчитывают.

— Душонок, иди-иди. А мы с maman в сторонке на тебя полюбуемся.

Ее высочество за словом в карман не полезла, почти сразу благосклонно приняв первое приглашение на танец от одного франтоватого молодого человека. Кажется, из именитой боярской семьи. Завершив первый танец, она поблагодарив первого, недолго оставалась одной, приняв приглашение другого. Вскоре она с воистину царским достоинством танцевала с третьим, четвертым и пятым, словно дав себе волю развеяться на балу. Праздник по случаю ее тезоименитства был в самом разгаре.

Расстался с Лизой и пришедшей Матреной. Девушка долго не хотела меня отпускать, то обнимая и грустно смотря в мои глаза, то держась за одну и следом другую руку. Появившийся у околицы Акинфий прервал девичьи нежности, а то бы я еще долго там стоял бы. Поцеловав ее на прощание и в очередной раз пообещав, что вернусь как только, так сразу, мы с Акинфием побежали к бронеходу. Взглянуть назад, я увидел, как заревевшую Лизу обняла и принялась успокаивать подошедшая к ней со двора Матрена. Там, под тенью ступоходов, уже стояли все ребята из нашей команды. Увидев нас бегущими, они вместе с Павлом, не дожидаясь приказа, друг за другом полезли по канату вверх на кормовую площадку.

Оказавшись на площадке и на мостике, первым делом ринулся к слуховой трубе на столе:

— Команда, слушай мой приказ. В последний раз перед выходом проверить готовность и сообщить. Далее…

Мой приказ команде прервала трель заработавшей телеграфной машинки, изрыгнувшей из себя длинную ленту сообщения. Машинка на бронеходе была хоть и фирменная, ремингтоновская, но совсем простая, весьма похожая на ту, что стояла в нашем классе географии в Старом Петерсборге и работавшая только на приём, без возможности отправки сообщений. Сей факт меня весьма сильно удивил, в сравнении со знакомой телеграфной комнатой на дирижабле, но я не стал придавать тому большого значения. Мало ли какие порядки в катайской армии. Сейчас меня больше беспокоило, какое же сообщение пришло на наш телеграф. Ни одного слова в длинной ленте я разобрать не мог. Пришлось свистеть в свисток, вызывая пародвижительный:

— Павел! А ты катайский знаешь? Если да, ответь. А еще лучше, зайди сам на мостик.

Мой как никак родственник ждать себя не заставил, оперативно появившись на мостике. Вручаю ему длинную бумажную ленту с сообщением, киваю, мол, сам посмотри. Павел с серьезным лицом взял ленточку, несколько раз вдумчиво и внимательно проглядел глазами текст поступившего сообщения, силясь понять смысл написанного. Лишь после третьего раза он оторвался от несомненно не сильно увлекательного занятия.