– Ничего особенного, Николай Оттович, – хмыкнул у меня в голове голос Артанского князя, – вы всего лишь на сутки обрели Истинный Взгляд. Но это значительно больше, чем просто ночное зрение: в таком состоянии вы можете отличить ложь от правды, маску от лица, дурака, напускающего на себя важный вид, от умного человека. После боя у вас еще будет время, так что попробуйте.
– Да как же такое может быть? – так же мысленно вскричал я. – Что вы можете разговаривать со мной из ума в ум? Это же просто невероятно!
– Почему же невероятно? – ответил мой мысленный собеседник, – раз я ощущаю вас как кандидата в наше Братство Защитников Отечества, в каком бы времени оно ни располагалось, то наше мысленное общение неизбежно. Ведь мы с вами, Николай Оттович, одной крови. Мы одинаково смотрим на самые важные вещи, и одинаково готовы положить жизнь за Россию. Но об этом позже; время на разговоры вышло, пора идти и убить их всех.
И мы пошли. Впереди – свистящие и лязгающие сухопутные броненосцы артанцев, позади – ощетинившиеся штыками «мосинок» солдатские и матросские цепи… И была та бойня ужасна как никогда. В кровавом остервенении мести за все страдания, перенесенные за время осады, наши воины, получившие на этот бой христово благословение, попросту истребили всю японскую армию, сколько ее там было. Да я и сам был хорош. Расстреляв все патроны в барабане нагана (при этом ни разу не промахнувшись), я подобрал с земли японскую винтовку «Арисака» и принялся колоть врагов ее ножевидным штыком, не отставая от своих матросиков.
Эх, на море война чистая: там ты видишь, как попадают в цель твои снаряды или уходит под воду корабль, который выпущенная тобой мина разломила напополам, но не видишь искаженных от боли лиц, выпученных глаз и лезущих из распоротого живота окровавленных кишок… А потом, когда все кончилось, я долго не мог понять, как могло получиться, что всего в одном ночном бою мы смогли в прах разметать осадную армию, изводившую нас более полугода – даже при том, что больше половины работы взяли на себя артанцы. По моему разумению, японские солдаты должны были драться яростно, как загнанные в угол крысы, а они с какого-то момента просто сломались и почти без сопротивления позволили нам себя убивать.
На следующее утро, придя в себя от кровавого остервенения, мы обнаружили, что артанцы со своим деятельным князем больше не смущают наш взор своим присутствием. Разбив японцев, они ушли с ближних подступов Артура на перешеек и принялись готовиться там к обороне, буде японцы попробуют восстановить осаду. Тогда солдаты гарнизона занялись очисткой окрестностей от японской мертвечины, а нам, морякам, контр-адмирал Вирен приказал вернуться на корабли, ибо сухопутный фронт обороны попросту перестал существовать. Мы готовили корабли к выходу в море, понимая, что идти на бой под руководством Вирена – это самоубийство; да и не поведет он нас никуда, ибо сбит с толку. Да и под Шпицем (в Адмиралтействе) тоже молчат. С одной стороны, там рады тому, что Порт-Артур будет сохранен как место для базирования Второй Тихоокеанской эскадры, которая идет-идет и все никак не может прийти на Дальний Восток. А с другой стороны, в Петербурге просто не знают, что надо делать в сложившейся ситуации, когда за японским флотом сохраняется подавляющее превосходство; при этом на нашей эскадре у «Победы» и «Пересвета» практически пусты погреба главного калибра, на «Севастополе» действует только одна башня. Более-менее боеспособными являются только «Ретвизан», «Полтава» и «Баян» («Палладу» Эссен считает недоразумением, а не боевым кораблем), а у адмирала Того в строю четыре броненосца линии и восемь броненосных крейсеров. Адмирал Скрыдлов, назначенный командующим флотом вместо погибшего Макарова, более дипломат и организатор, нежели боевой флотоводец, тем более находится он во Владивостоке, а тут у нас – такое чудо как контр-адмирал Вирен. Глянул я на него Истинным Взглядом, пока благословение не выдохлось, и понял, что лучше бы я этого не делал, не бередил душу. Этому человеку больше бы подошло начальствовать над каторгой, чем служить во флоте. Впрочем, о чем-то подобном я знал и раньше, ведь Виреновский «Баян» был в Артуре притчей во языцех. Неудивительно, когда на корабле замордованы матросы; нижнего чина каждый рад обидеть, но вот когда в таком состоянии находятся офицеры, то это вовсе не лезет ни в какие ворота.