— Пятьсот? — вскинулся Митрик. — Как-то многовато.

Я мысленно потёрла ладошки. Отлично, вот покупатель и соскочил.

— Вещь старинная, — принялась объяснять ценник я. — Уникальная. Возможно, наделённая дополнительными свойствами, о которых мы ещё не знаем.

— Ещё? — уточнил заинтересованно. — То есть вы можете определить?

— Я продаю антиквариат много лет, — моя улыбка напомнила оскал крокодила. — Конечно я кое-что умею, святой отец. Не всегда, но…

— Понятно, — перебил Митрик. И назвал свою цену: — Триста!

Можно было сказать, что товар не продаётся, но такие заявления всегда вызывают лишние вопросы. А во мне всего одна кружка кофе и ночь практически бессонная.

— Пятьсот, святой отец.

— Триста пятьдесят.

Он торговался долго и безуспешно, я была непреклонна. В итоге прозвучало неприятное:

— Хорошо, будь по-вашему, мисс Амирин. Пятьсот! — кажется, меня возненавидели в этот момент.

Я вежливо кивнула.

— Прекрасное решение, святой отец. Только есть небольшая проблема. Точнее не проблема, а особенность, конкретно по этому товару.

Покупатель уставился хмуро, а я озвучила:

— Кулон не мой, его предоставило на реализацию государство. А у государства свои правила, и они жёстче… в общем, отсрочек тут нет, нужно внести всю сумму сразу. Без этого не получится.

Митрика слегка перекосило, а я наоборот порадовалась. Пока священник будет ходить за деньгами, амулет благополучно «потеряется». Или его «выкупит» кто-нибудь другой, более шустрый. В любом случае к Митрику артефакт не попадёт.

Но…

— Хорошо, мисс Амирин.

Священник порылся в карманах и вытащил два мешочка. Бухнул их на прилавок с заявлением:

— Пятьсот. Проверяйте.

Моё веселье вместе с хорошим настроением улетучилось, улыбка стала напряжённо-натянутой. Так, я такого не планировала. Ведь правда не успела разобраться со свойствами конфискованного амулета и пока не собиралась его продавать.

Это была одна из самых неприятных сделок в моей жизни. Мы со святым отцом не просто заспорили, а поругались в пух и прах.

Я начала гнуть своё — юлить, хитрить, выкручиваться, а он не поддавался. Упёрся как баран, требуя продать амулет.

В итоге прозвучало то самое, нежелательное:

— Прошу прощения, но этот товар не продаётся.

Только менять позицию было поздно, а Митрик оказался совсем непрост.

— Что значит «не продаётся»?

— То и значит.

— Пять минут назад он продавался.

— А теперь ситуация изменилась, — я развела руками.

Пузатый неприятно оскалился, демонстрируя ровные, излишне белые зубы.

— Милая девушка, а напомните-ка мне, что написано в «Законе о Торговле» Ризленда? Разве там нет пункта, что торговец не имеет права отказать подданному королевства в сделке без видимых причин? Кажется, за это полагаются неделя ареста и штраф?

Я аж задохнулась от такой наглости, и покраснела. Да, пункт в законе имелся, но за всю мою жизнь Митрик был первым, кто ссылался на этот закон.

Это было возмутительно, неприятно и требовало ответного щелчка по носу, и я уже приготовилась ответить едко, а потом успокоилась.

Меня напрягало стремление священнослужителя купить артефакт, он явно знал о нём больше, нежели я. Он вообще держался так, словно амулет его собственность, будто Митрик успел присмотреть его ещё на чёрном рынке, а тут Грэм Эйнардс со своей конфискацией.