– Мы передали Верховному комиссару ваше письмо, и он попросил своего заместителя его зачитать. Выслушав послание, его превосходительство сказал: «Чужеземцы просто-напросто потешаются над гильдией. Но со мной это не пройдет. Если к завтрашнему утру опий не сдадут, в десять часов я прибуду в Консу, и тогда вы узнаете, что к чему».

– Что он имел в виду? – не понял Нил.

– Это означает, мунши-джи, что он тотчас разгадал маленькую хитрость мистера Дента и посулил исполнить свою угрозу, если к утру не получит опий.

– Угрозу касательно казней?

– Скажу вам, мунши-джи, даже с последнего ряда я видел, что дело швах: у купцов дрожали руки, слуги их плакали, кто-то лишился чувств, его вынесли из зала. Однако все это не убедило Палату. По примеру Дента и Бернэма, торговцы стали оспаривать каждое слово, выспрашивать, с чего вдруг китайцы решили, что их и вправду обезглавят – как будто человек в здравом уме станет об этом врать. Купцы вновь и вновь повторяют: если к десяти часам не будет опия, двое из них лишатся голов. А у Палаты опять вопросы, снова тары-бары, но вот, наконец, кто-то предложил: сдать не весь опий, а, скажем, тысячу ящиков. Может, юм-чаэ этим удовольствуется?

– И что, все согласились?

– Да, в конце концов, но торговались, как на базаре. Даже потребовали оплатить сданный опий. С чего это вдруг? – изумились китайцы. А им в ответ – это цена ваших голов, убытки за ваш счет.

– Неужели они так сказали?

– Ну, примерно. – Вико покачал головой. – Понимаете, мунши-джи, делец всегда озабочен прибылью, это общеизвестно. Порой ему приходится маленько шельмовать. Такие вот правила игры. Нынче заработал, завтра немного потерял – для большинства торговцев это вполне нормально. Но типы вроде Бернэма, Дента и Линдси смотрят на жизнь иначе. С помощью Хоуквы, Моуквы и других купцов они получили неисчислимый доход. Однако сейчас, когда речь о жизни и смерти, они торгуются, словно базарные бабы. Поневоле задумаешься: если уж они так низко ценят жизнь друзей, мы с вами для них, наверное, вообще прах.

– Погодите, а мистер Кинг? Уж он-то не в их компании?

– Нет. Он говорил об обязательствах Палаты перед гильдией и давних дружеских связях, но доводы его никого не убедили. Однако подействовали слова переводчика – тот сказал, что в городе очень неспокойно и может вспыхнуть бунт, если пострадает кто-нибудь из китайских купцов. Коммерсанты струхнули и решили предложить комиссару тысячу ящиков в виде откупа.

– Думаете, он согласится?

Вико пожал плечами:

– Узнаем только завтра утром. Тогда-то и станет ясно, сохранят ли китайцы свои головы. – Он снова налил себе водки и качнул бутылкой: – Выпьете, мунши-джи?

Нил отказался – время позднее, а утром надо встать пораньше, чтобы к приезду комиссара быть у ворот Консу. После тяжелого дня хозяин поспит дольше и, если что, не станет бранить за отлучку, продиктованную беспокойством о ситуации.

Утром на майдане Нил сразу почувствовал, как что-то неуловимо изменилось. В криках беспризорников не слышалось былой веселости, и подаянию они ничуть не обрадовались. В голосах сопливой оравы, преследовавшей Нила, звучала неподдельная злость. Мальчишки отстали в начале Старой Китайской улицы, где также ощущались перемены: взгляды прохожих светились злобой, напомнившей о беспорядках в день сорванной казни.