Позади Татьяны возвышался отчим Павел Суханов, улыбался. А бабка Настя, располневшая грузная старуха, которую Татьяна привезла из Ельца, вздохнула шумно, явственно пробормотала:
— Энтим, милая моя, не отделаешься…
— Я уже просила вас, тетя Настя, при мне воздерживаться от советов и умозаключений, — резко ответила Татьяна.
— О-хо-хошеньки-и, — протяжно вздохнула строптивая старуха. — Ребенку-то перво-наперво мать нужна, а не щенок. Э-эх… — И ушла.
— Что она говорит, Павел? Как ей не стыдно? — чуть не расплакалась Татьяна. — Какое право она имеет такое мне говорить?
— Перестань, Танюша, — миролюбиво прогудел Павел Евгеньевич. — Не обращай внимания.
— Нет, я поняла! — крикнула Татьяна и топнула ногой. — Это она восстанавливает его против меня! Она, она!
— Танюша, будет тебе… ну что ты…
— Нет и нет! Пусть уезжает в Елей, мне надоело!
Витя тоже ушел в другую комнату, где жил вместе с тетей Настей. Комната была загромождена игрушками. Паровозы, автомобили всех систем, автокраны, бульдозеры, солдатики, пушки и танки и просто оружие — пластмассовые и деревянные пистолеты, автоматы, ружья. Просто ноге ступить некуда. Виктор вошел со щенком в комнату, ногами стал распихивать игрушки в стороны, под кровать, под стол, под лежанку, на которой спала тетя Настя.
— А пошла ты, барыня чертова! — ругнулась тетя Настя и погладила Витю по голове. — И уеду. Не могу я на энто боле глядеть.
— Куда поедешь, баба Настя?
— Домой к себе, Витюша, в Елец.
— И я с тобой…
— Нельзя, миленький ты мой… смамка не пустит…
А в другой комнате Татьяна смотрела на Павла Евгеньевича широко раскрытыми глазами, полными слез.
— Ты хочешь сказать, я мало его люблю, да? Мало люблю?
— Ну зачем так сразу, Танюша? — растерянно отвечал Павел Евгеньевич. — Никто тебя в этом не упрекает. — Он нежно обнял ее, поцеловал. — Нельзя любить много или мало. Надо просто любить. Таня, родная ты моя…
— Нет, нет, бабка все время говорит ему про меня гадости. Пусть уезжает, хватит. Я сама буду его воспитывать. У мальчика огромные способности к музыке. Найму учителя, буду готовить его в музыкальную школу. Хватит, хватит! А то она совсем из него деревенского бирюка сделает.
…А на следующий день тетя Настя уехала обратно к себе в Елец. Маленький Витя выл у себя в комнате и бился в закрытую дверь, кричал:
— Баба Настя! Баба Настя! Я с тобой! Возьми меня с собой!
— Ты успокоишься или нет?! — тоже кричала Татьяна, но дверь не открывала. — Нету больше бабы Насти! Она домой уехала! Не нужен ты ей!
— Баба Настя! Баба Настя! — продолжал вопить мальчик.
Павел Евгеньевич хотел было открыть-дверь, но Татьяна не позволила.
— Не смей, Павел. Если всем его фокусам потакать, он вообще на голову сядет.
— Но так ведь тоже нельзя, Танюша.
— Ничего, ничего, поплачет и успокоится.
Но Павел Евгеньевич не послушался и открыл ключом дверь, распахивать не стал, а только позвал:
— Ну, иди сюда, Витек. Дверь открыта, иди к нам.
И тогда дверь с грохотом распахнулась и в коридор с визгом вылетел выброшенный щенок, а следом за ним корзина с цветами.
— Вот видишь, видишь?! — взвилась Татьяна и вошла в комнату. — Ты что себе позволяешь, Виктор?!