Он покосился в сторону буфета и шепотом сказал:

- Я тебе дело найду.

И, значительно посмотрев на Леньку, он ударил кулаком по столу:

- Клянусь!

- Хорошо, - покорно ответил Ленька.

- Леша! - Волков обнял его за плечи. - Я тебя люблю... Ведь я тебя всегда любил. Дай я тебя поцелую...

Ленька не успел отстраниться, как Волков привстал, покачнулся и чмокнул его в щеку.

- И вообще... - Голос у Волкова задрожал. - Вообще... не забывай, что мы с тобой - осколки прошлого.

- Не знаю, - усмехнулся Ленька. - Я себя осколком не считаю.

- Да! Мы с тобой двое остались. Двое! Понимаешь? - Волков для наглядности опять показал два немытых пальца. - Где все? А? Никого нет... всех размело... Чижика помнишь?

- Помню, - сказал Ленька, отодвигая стул и поднимаясь. - Прощай.

Волков схватил его за рукав.

- Нет, Леша... Стой!

"Вот черт полосатый, - подумал Ленька. - Выпил на копейку, а бузит на миллион".

- Ну, что? - сказал он сердито.

- Во-первых, почему - прощай? Не прощай, а до свиданья. Правда? Ведь мы с тобой встретимся еще? А?

- Ну, до свиданья, - сказал Ленька.

- Придешь ко мне?

- Приду.

- Адрес помнишь?

- А вы что - разве еще на старой квартире живете?

- Да, на Екатерингофском, угол Крюкова... Имеем одну роскошную полутемную комнату в четыре квадратных сажени...

Волков привстал и протянул Леньке руку. Хмель как будто оставил его или он перестал притворяться.

- Заходи, Леша, правда, - сказал он, заглядывая Леньке в глаза. - Мама очень рада будет. И я тоже. Честное слово!..

- Ладно, - сказал Ленька, напяливая кепку и направляясь к дверям.

- Так я тебя жду, Леша! Не забудь!..

- Ладно, жди, - сказал Ленька, не оглядываясь.

"Черт... аристократ... гадина", - думал он, выходя на улицу. Он был уверен и давал себе клятву, что никогда больше не встретится с этим человеком.

...На улице уже темнело. Накрапывал дождь. На Международном реденькой цепочкой зажигались неяркие фонари. Расхлябанный трамвай, сбегая с Обуховского моста, высекал под своей дугой фиолетовую искру.

И тут, очутившись под дождем на улице, Ленька вдруг вспомнил все, что случилось с ним в этот день, и на душе его стало муторно. Он почувствовал себя маленьким, ему захотелось поскорей к маме. Как хорошо, что она существует на свете! Забиться ей под крылышко, положить голову ей на грудь, ни о чем не думать, ни о чем не заботиться...

Впереди по тротуару шли две девушки, лет по шестнадцати, плохо одетые. Девушки о чем-то оживленно спорили. Обгоняя их, Ленька услышал, как одна из них запальчиво сказала другой:

- Ошибаешься, милочка, Энгельс вовсе не с таких вульгарных позиций критиковал моногамию.

Леньке почему-то стало завидно и грустно. Незнакомое слово "моногамия" показалось ему каким-то необыкновенно возвышенным, волнующим, далеким от всего того, чем он жил последнее время. Ему вдруг захотелось учиться, читать, узнавать новое. Захотелось просто делать то, что делают все ребята его возраста: сидеть в классе, выходить к доске, учить уроки, получать отметки...

"Пойду в школу, - решил он. - Не вышло с работой - плевать. Значит, не судьба. Поработать еще успею. Мне ведь еще нет четырнадцати лет..."