Именно резвится. Поняв, что с домового взятки гладки, переключился на мышей. Неизвестно как, но эти крошечные серые шарики каким-то непостижимым образом чувствуют, когда когти призрачной махины молниеносно пронзают тело. Непонятно, зачем ему это нужно, скорее просто так развлекается, дурень. Проявление игривой кошачьей натуры, так сказать.

— Вот и радуйся, что исчезли, — заключил Гордой. — А то уж к зиме и не знаешь, куда от них деваться… Так, в общем, мы своё дело сделали, пора и честь знать, — поднялся и намекающе поглядел на Онтея, осоловело клюющего носом. — Завтра с утра ещё к соседям плыть. И вы идёмте, красавицы, — махнул пленницам, заинтересованно выглядывающим из-за шторки. — Бабка Фекла, небось, уж совсем там заждалась…

Когда дверь за гостями закрылась, Луша облегчённо вздохнула и задвинула тугой засов.

Ушли, красавицы. Грешно, конечно, но хорошо, что девки в другой избе ночевать будут. Уж слишком часто на Олекшия поглядывали. Не успели их из полона вызволить, а всё туда же. Сразу у них и руки и ноги прошли, бесстыдницы. Надо было бы им побольше сонного взвару дать. Глядишь, так и проспали бы сладким сном до родителей, да и уехали себе с миром. Небось, там и своих парней хватает, нашли на кого заглядываться.

Украдкой взглянув на пружинистую спину Олекшия, ловко, словно кот, запрыгнувшего на печку, затушила лучины и отправилась за ширму на женскую половину.

Хорошо всё-таки дядька Гордой додумался, спровадил девок к бабке Фёкле. Что ни говори, тесновато впятером было бы спать-то. Не хватало ещё, чтоб они посреди ночи к Олекшию под бочок попросились. Замёрзли сильно, дескать. А что, с них станется, старшая-то вон как глазищами зыркала. Ух, бесстыдницы…

Закуталась в тёплое одеяло, свернулась калачиком и, прислушиваясь к мерному потрескиванию остывающих в печи углей, мало-помалу задремала.

Тонкий визг зубной бормашины пробился в сознание. Алексей вскочил, стукнувшись головой о потолочный брус.

— Да твою же…

Зашипев от боли, заполошно огляделся.

Посреди стола, прижав лапки и вытянувшись как суслик, отчаянно верещал домовой.

— Ты чего, сдурел? — ожесточённо потерев заспанное лицо, Алексей пошарил в поисках чего-нибудь тяжёлого. — А ну пшёл!

И только тут дошло, что домовой верещит в яви.

Шторка женской половины колыхнулась. Загорелся крошечный огонёк. Держа перед собой свечу, появилась Гертруда. Всклокоченная, босая, в одной лишь ночной рубашке до пят.

— Оно здесь, — невидящим белым взглядом уставилась куда-то сквозь стену.

Алексей невольно попятился. Волосы встали дыбом. Такой колдунью не видел ещё никогда. Словно восставшая покойница.

Стыдливо прикрывая разрез рубашки, из-за шторки испуганно выглянула бледная как смерть Луша.

— Кто это? — зачарованно уставилась на верещащее лохматое существо.

— Домовой, — машинально пробормотал Алексей, не отрывая взгляда от пребывающей в трансе Гертруды.

Ведунья очнулась и зачастила скороговоркой, в волнении проглатывая слова:

— Скорее! Скорее же, Алексей! Оно здесь! Это ужасно!

Словно дождавшись нужной команды, где-то совсем рядом жутко завыли собаки. Послышались тревожные голоса.