Правильный ответ:
– Да. Читала.
– М-да… Очень многие сейчас хотят добровольцами. После статьи товарища Гроссмана.
Поднималась струйка дыма. Таня пожала плечами. Смотрела в пол. «Схожу в библиотеку», – пообещала себе.
– Понимаешь, Мира… Я сам как раньше думал: враг, агрессор, то, сё. Но враг, так подразумевается – это какой-никакой человек. С руками, ногами, головой, ушами. Врага можно победить, переубедить, заключить мир. Так вот. Мира. Это не правда. Это – не люди. Товарищ Гроссман правильно изложил. Это ад. Победить его нельзя. Только уничтожить. Помни об этом, если тебе вдруг ошибочно покажется, что перед тобой – люди.
Таня осторожно кивнула.
Женщина вернулась.
– Ладно, Мира, – обычным голосом распорядился капитан. – Иди в кабинет номер четыре. По коридору и направо. Потом тебя накормят. Выдадут обмундирование.
Таня в своем большом пальто поднялась со стула.
– Спасибо, – впервые сказала она совершенно искренне. Радостно. Улыбка осветила лицо. – Спасибо, товарищ капитан!
А лицо капитана померкло.
«Таня! На Садовую! На Садовую иди! Дом четырнадцать!» – кинулся за ней, закричал Шурка. Таня закрыла за собой дверь – Шурка едва успел отпрянуть: навстречу уже шла женщина.
– Бедный ребенок, – промычал капитан. Шурка резко обернулся. И женщина с папками в руках прошла – и прошла Шурку насквозь, даже не оцарапав форменными пуговицами. Губы у нее были недовольно сжаты.
Капитан опять тер брови, переносицу. Безуспешно разгонял молнии. «Он о Таньке… Ишь ты. А я о нем как неправильно думал», – удивился Шурка.
– Вот именно. Товарищ капитан. Ребенок! Девочка. Нечего таким на фронте делать.
– Ты же сама знаешь. Она должна. Иначе не сможет с этим жить дальше. Она же сама еврейка.
«Кто?» – не понял Шурка. Женщина, наверное, тоже. Потому что сердито засопела.
– Есть инструкции. Добровольцев – в тыловые соединения направлять. А не на фронт.
– Ну катись в политотдел, – быстро согласился капитан. – Валяй. Донеси.
Женщина отшатнулась. Смутилась. Помотала головой.
– Месть – не выход. Не ответ.
Лицо у капитана как-то набрякло.
– На Треблинку? А что – ответ на Треблинку? На Киев? На всё вот это, что мы видели на освобожденных территориях?
– Жизнь.
Капитан помолчал.
– Люсь, а ты бы на ее месте что чувствовала? Как поступила? Засела в тылу? Наверчивала себе кудри? Танцевала под патефон? Жила? Как ни в чем не бывало?
Та сжала губы. Потом ответила каким-то чужим голосом:
– Сбежала бы на фронт.
Но Шурка их уже не слушал. «Ее теперь зовут Мира Вайсблюм. Мира. Вайсблюм», – еще раз повторил он себе непривычное имя. Он ничему не удивлялся. Во сне почему-то никогда ничему не удивляешься. «Надо искать не Таню. А Миру Вайсблюм», – он видел это имя с обеими заглавными и всеми строчными буквами. Ровно так, как женщина записала. Видел все их петельки, хвостики, перемычки. Запомнил, успокоился. Приближался слой темных облаков.
Шурка провалился в них, прижимая новое Танино имя к себе сомкнутыми веками. Он летел сквозь облака, когда огромная легкая черная ладонь одним движением стерла имя. Стерла Таню. Стерла и женщину, и мужчину в ушастых штанах. Осталась одна чернота.