Ребенок заворочался, толкаясь изнутри, и она схватилась за живот.

– Он не хочет! – Прекраса показала Ингеру на то место, где толкалось. – Неужели ты собираешься умереть, не дождавшись, пока сможешь его увидеть!

Ингер ласково погладил ее живот, и дитя затихло, будто знало, что его касается отец.

– Лучше нам обоим не родится, чем трусостью опозорить честь рода, – мягко сказал он. – Если я его не увижу, ты дашь ему мое имя[22]. А честь мою он получит в наследство незапятнанной.

– Может быть, кияне еще не согласятся, – выдавила Прекраса, старясь не заплакать от отчаяния. – Может, они сами захотят биться!

Ингер только улыбнулся.

Встревоженные слухами о новой беде, кияне собрались в княжью гридницу рано. Вместе приехали Свенгельд и Ельга-Поляница; та была взволнована и оживлена, но не проявляла страха или тревоги.

– Ты тоже хочешь, чтобы Ингер бился с тем боровом? – спросила ее Прекраса. – Не боишься, что будет с тобой, если он вдруг окажется здесь хозяином?

– Нет, нет! – Ельга-Поляница улыбнулась. – Я не боюсь. И ты не бойся – мы за себя постоим. Нас так просто не взять.

Надежды Прекрасы на бояр тоже не оправдались. Никто не высказал желания собрать войско и биться, вместо того чтобы отправить на бой одного князя за всех. Напротив, кияне нашли это выход очень уместным и верным. Больше всего их заботило, как бы составить условия, чтобы обезопасить себя, свои дома и имущество, если Кольберн и впрямь окажется хозяином города. Они хотели получить от него клятвы именами богов и всех его славных предков, что он не тронет в городе ни куренка, а будет править и собирать дань на тех же условиях, что и Ингер, а все их древние обычаи оставит в неприкосновенности. Прекраса наблюдала за спорами, сидя возле Ингерова стола, и все глубже погружалась в отчаяние. Больше всего ей не нравилось лицо Свенгельда. Он был спокоен, уверен, деловит, но в его серых глазах Прекрасе чудился лихорадочный веселый блеск. Вопреки вчерашним рассуждениям Ингера, вполне здравым, от всего этого дела Свенгельд ждал для себя каких-то выгод, и немалых. Прекрасе хотелось убить его за то, что он толкает Ингера на смерть, намереваясь на этом выиграть!

Еще бы понять, в чем его выигрыш.

В тот же день к Кольберну отправился Ивор. Вести от него пришли через три дня: Кольберн не отрицал, что имеет желание править в Киеве, и согласился обсудить условия поединка. От имени Ингера Ивор дал клятву соблюдать мир на то время, которое понадобится на переговоры, и Кольберн дал такую же в ответ.

На другой день сам князь выехал навстречу противнику – с гридями, со Свенгельдом и боярами.

– Береги себя, а если что, полагайся на Ратьшу, как на меня, – шепнул Ингер, когда Прекраса вышла проводить его во двор.

Он показал глазами на хмурого Ратислава: его Ингер не брал с собой, а с пятью гридями оставлял оберегать жену.

Прекраса закусила губу, чтобы не расплакаться на людях. Сколько же это будет продолжаться! Сколько раз еще Недоля станет заносить свои ножницы над нитью его судьбы!

Пока все это обсуждалось, Кольберн продвинулся вперед, и кияне застали его полсотни лодий возле Витичева – в двух переходах от Киева, если идти вверх по реке. В городец варяги не пошли, хотя тамошний боярин, Бронигость, потерявший в Греческом царстве почти всю свою дружину, не смог бы им противостоять. На лугу варяги раскинули шатры, и в самом большом, где у входа вился на ветру его шитый цветной шерстью стяг – волк на задних лапах, с копьем в передних, – Кольберн дожидался киевского князя.