Я взглянул в зеркало. На меня смотрел незнакомый, коротко стриженный парень. Глаза, оттененные свитером, стали ярко-голубыми, а не серыми, и откуда-то вылез довольно большой подбородок. Высокий лоб, с которого ушла косая прядь волос, оказался широким, а уши прижатыми к черепу. Я внимательно еще раз посмотрел на ушные раковины. Однако, странно. Длинные волосы, спускавшиеся ниже мочек, я ношу всю жизнь. В детстве Николетта завивала мне кудри, но в первом классе с этой ерундой было покончено. Я никогда не стригся коротко по простой причине — с самого раннего возраста я слышал от матушки: «Вава, какой ты лопоухий! Просто жуть».
Кстати, длинные волосы были и у моего отца, что в пятидесятых-шестидесятых годах выглядело эпатажно. Но у папеньки имелась веская причина не обрезать шевелюру. На виске у него сидело довольно большое родимое пятно, стекавшее к щеке, и отец, стесняясь отметины, прятал ее под кудрями.
— Сами хотели, — сердито заявил Пьер, — я предупреждал. Гляньте, какая дрянь получилась, просто браток из криминальной группировки, жуть. Вы, Иван Павлович, человек интеллигентный, воспитанный, светский, и такое с собой сотворили. Ну за каким шутом велели себя обкорнать?
— Спасибо, Пьер, — ответил я и встал, — сколько с меня сегодня?
— Ничего, — буркнул мастер.
— Почему?
— Подарок, как постоянному клиенту.
Я рассмеялся:
— Ну, Пьер, неужели так плохо?
— Николетта меня убьет, — закатил глаза стилист, — с ужасом буду ждать четверга.
Моя маменька раз в неделю моет и укладывает в этом салоне голову.
— Ладно, — усмехнулся я, — Николетта — это серьезно, о ней я, честно сказать, не подумал. Давайте сделаем так. Скажу, что звонил вам и узнал, будто свободное место будет только через десять дней. Ну и пошел в простую парикмахерскую. Сам виноват, дурак.
Парикмахер секунду смотрел на меня, потом улыбнулся в ответ:
— Иван Павлович, сделайте милость, а то ведь Николетта…
— Ни слова больше, — поднял я руку вверх, — я у вас сегодня не был. Главное, чтобы гардеробщица и администратор не проболтались.
— Будут немы, как рыбы, — горячо заверил меня Пьер.
Я положил ему на столик, несмотря на горячее сопротивление, деньги и пошел в туалет. Всю стену мужской комнаты украшает огромное зеркало. Я еще раз глянул в почти незнакомое лицо. Парень начинал мне нравиться все больше и больше. И потом, у него, оказывается, и впрямь волевой подбородок. Я поднял правую руку, отражение послушно повторило действие. И глаза у меня не серые, а голубые… Бежево-коричневые тона просто убивали их цвет, давно следовало покупать более яркие вещи. К тому же у меня совсем неплохая фигура. Многие приятели давно обзавелись брюшком… А на мне великолепно сидят джинсы. Какого черта я не носил их раньше? Отчего постоянно ходил в костюме, при галстуке? Потому что это нравилось матери? За каким бесом я до сих пор слушаюсь Николетту? Давно пора взбунтоваться! Внезапно мне стало смешно. Нацепил брюки из корабельной парусины и получил вместе с ними менталитет подростка. Кстати, я миновал в свое время опасный возраст абсолютно спокойно, не доставляя никому хлопот…