– Да я ведь и в театре давно не была, – улыбнулась, сверкнув зубами, Мерцалова, и сразу стало заметно, насколько она все-таки хороша. – А сейчас посидела, тебя послушала, на Ваську, этого дурака, поглядела – и душа отошла. Не навеки же, думаю, в положении ходить, избавлюсь ведь когда-нибудь от этого обстоятельства. – Она небрежно шлепнула себя по животу, и Софье стало не по себе. Мерцалова, кажется, заметила это и, перестав улыбаться, придвинулась ближе.

– Ладно… Тебе выходить скоро, а я тут глупости болтаю. А ведь по делу, между прочим, пришла!

– По делу? – Софья, отвернувшись от зеркала, внимательно посмотрела на нее. – О чем ты, Маша? Спектакль еще не кончился!

– Так вот, когда кончится, – таинственно, несколько раз оглянувшись на прикрытую дверь, сказала Мерцалова. – Мы с тобой в гостиницу «Эдельвейс» поедем.

– Зачем?

– Тебя там ждут.

– Кто? – хрипло спросила Софья, а сердце уже бухнуло у горла молотком. – Почему… Почему же он сам не пришел?

– Вижу, знаешь, кто ждет! – широко улыбнулась Мерцалова. – Стало быть, причины имеются. Понимай сама.

– Да… Да… Он так долго не ехал, значит, была причина… – как в бреду, пробормотала Софья. – Господи, как неожиданно…

– Так едешь?

– Конечно, Маша, конечно! Спасибо тебе! – Софья, вскочив, порывисто кинулась ей на шею, неловко зацепила рукавом коробку с пудрой, та высыпалась ей на платье, и они обе с ахами и причитаниями принялись стряхивать белую пыль с алого сукна. Поправляя какую-то складку, Софья мельком взглянула на Мерцалову и удивилась странной горечи, на миг исказившей ее лицо. Но в следующий миг Мерцалова улыбнулась, протянула ей кружевную накидку, шепнула: «Беги, пора!» – и Софья помчалась на выход.

Второе действие она отработала в полубеспамятстве, благодаря бога, что не поленилась выучить текст, и автоматически произнося вызубренные слова, не слыша ни суфлера, ни реплик партнеров. Публика, впрочем, ничего не заметила, ее вызывали без конца, театр дрожал от криков: «Грешнева, браво!», и Софья, в который раз раскланиваясь на авансцене с приклеенной к губам улыбкой, с мучительной досадой думала: когда же это закончится? Но зрители все хлопали, она все выходила, все кланялась, и казалось, конца этому не будет.

Наконец публика угомонилась, и Софья бросилась в уборную умываться и переодеваться. С досадой осмотрев свое простое черное платье из гладкого шелка, она пожалела о том, что не надела сегодня лучшее, бледно-зеленое, муаровое, так шедшее к ее волосам и глазам, сшитое по настоянию Мерцаловой за бешеные деньги. Но ехать домой, чтобы переодеться, не было времени, и к тому же Софья чувствовала: несколько минут проволочки, и она лишится рассудка. Сердце колотилось, спина была покрыта испариной, даже дышать было трудно, и мысль в висках стучала только одна: вот сейчас… Совсем немного осталось… Две улицы до гостиницы – и они встретятся с Владимиром… Одевшись и набросив на плечи плотную накидку, Софья вылетела из уборной, пробежала по опустевшему коридору, по черной лестнице и оказалась на улице.

У ограды дожидался извозчик. Из пролетки высунулась рука в черной перчатке.