– В кассе, знаешь ли, полный аншлаг! – возбужденно говорила между тем протиснувшаяся в уборную в костюме девушки из королевской свиты инженю Изветова. – «Гамлета» первый раз даем без Мерцаловой! Всем страсть как интересно, как новая актриса вместо Марьи Аполлоновны сыграет! Ну, Соня, сегодня – или пан, или пропал! До Мерцаловой тебе, конечно, как до звезды утренней, но хоть совсем не оконфузься! Роль-то помнишь хоть чуточку? Суфлера слушать не забывай! Да что же ты дергаешь так, дай я завяжу!

Софья отлично чувствовала нотки зависти в голосе Изветовой и хорошо понимала, что все актрисы труппы уже не раз обсудили «глупейшее» решение антрепренера отдать роль новенькой актрисе «на выходах». Ничего отвечать на эти лицемерные советы Софье не хотелось, она позволила Изветовой завязать последние шнурки и разгладить оборки костюма, взбила пальцами волосы, водрузила на них блестящую самоварным золотом диадему; и на пороге уборной возник запыхавшийся Гольденберг:

– Софья Николаевна, уже начали! Скоро ваш выход, не пропустите!

Наспех мазнув пуховкой по лицу, Софья подхватила подол одеяния и взапуски с Изветовой помчалась к кулисам. Гром аплодисментов со стороны зрительного зала уже утих, на сцене потемнело: игралась сцена с появлением призрака, и в углу уже появился Снежаев-Гамлет с верным Горацио.

Впоследствии, вспоминая свой первый выход в большой роли на подмостки, Софья так и не могла сказать с уверенностью – вышла ли она сама, услышав голос «выпускающего», либо кто-то из актеров подтолкнул ее в спину. Она не помнила. И воспоминания – смутные, беспорядочные, как во время болезненного бреда – начинались лишь с того момента, когда Софья, стоя перед Лаэртом, растерянно и испуганно рассказывала грозному брату об ухаживаниях принца. Потом – сцена с Полонием, которого играл Гольденберг, потом – беседа с Гамлетом, которую Софья провела автоматически, не думая о смысле произносимых слов, и в самый напряженный момент, при поцелуе Гамлета, поймала себя на мысли о том, что думает о Владимире и губы сами собой складываются в улыбку. Но, видимо, именно эти мысли помогли ей, и лицо Снежаева под черным бархатным беретом было неподдельно восхищенным, и зал, к немалому изумлению и даже испугу Софьи, разразился аплодисментами в самом неподходящем месте.

Во втором действии Софья играла Офелию, сошедшую с ума. Покачиваясь и широко улыбаясь безумной улыбкой, она прошла через сцену к довольно грубо намалеванному на мешковатой декорации ручью. Гамлет и Горацио со страхом смотрели на нее. Она же, улыбнувшись совсем по-идиотски, помахала им рукой и села на картонное бревно возле «ручья», заинтересованно вглядываясь в «воду». Зал недоуменно затих: это было ново.

Сцена сумасшествия дольше других не давалась Софье, но однажды Марфа, четвертый вечер подряд наблюдающая за тем, как барышня, нервничая и кусая губы, ходит по комнате и с разнообразными жестами и гримасами повторяет один и тот же текст, не выдержала:

«Да что ж вы рожи-то строите, Софья Николавна? Когда наша Грипка из Грешневки с ума рехнулась, разве же она рожи такие корчила, господи прости?! Наоборот, ти-и-ихенькая стала… Все ходила, улыбалась всем и каждому, рукой иногда махала. Помните, станет вот так-то посреди дороги, в небо или там на реку глядит и улыбается, и машет, будто узнает кого…»