Сунув пуговицу в карман брюк, Селезнев ткнул пальцем в коричневый шар со шнуром.

— Ты за ним пришла?

— Тащи его на кухню, — обрадовалась я, — аппарат для чистки кожи лица намного лучше маломощной синей лампы.

Через четверть часа Павел, красный то ли от злости, то ли от воздействия желе-эмульсии, избавился от яичницы и уехал. Сидя и Мотя, прихватив бутылку с этикеткой «Московское экстра», убежали в кабинет. Я хотела предложить так и не позавтракавшему Григорию бутерброды с сыром, но тут зазвонил домашний телефон. Из трубки раздался женский голос:

— Позовите Павла.

— Его нет, — ответила я, пытаясь сообразить, где слышала это красиво окрашенное контральто с чуть хрипловатыми обертонами. — Простите, что передать Брыкину?

В ответ послышались гудки. Я опустила трубку старомодного аппарата на рычаг-рогульку и вдруг поняла — поговорить с Павлом хотела та самая шантажистка, которая по вечерам тайком приходит к нему за деньгами. Меня затрясло от возбуждения.

— Что-то случилось? — насторожился, глядя на меня, Селезнев.

А я с тоской посмотрела на допотопный телефон — никакого определителя в нем, естественно, нет.

— Что-то случилось? — повторил Селезнев.

— Нет, — через силу ответила я.

— Но вы переменились в лице.

— Душно очень, — сказала я, машинально отметив, что наш клиент вспомнил о вежливом «вы». — Плохо реагирую на жару.

— Моя жена Клара говорила, что все болезни от нервов, — изрек Селезнев.

— Наверное, она была права. Хотя я могу назвать еще кучу причин, провоцирующих недуги, от курения и банального обжорства до кривой генетики. Вы же давно знакомы с Павлом? — спросила я.

— С детства, — кивнул Селезнев. — Кстати, за моей Кларой сначала ухаживал он.

— Вы вместе пошли в первый класс?

— Нет, Павел жил с родителями за границей, они были дипломатами, служили в Анголе. Брыкин пришел к нам в десятом классе, — сказал Гриша. — У Павла была бабка, уже не помню, как ее звали, вроде Нина, он с ней и жил. В Анголе началась очередная революция, отец и мать Брыкина уехать не могли, кто же дипломатов отпустит, а Пашу отправили в Москву. Годы, проведенные вне России, сделали свое дело. Кое-что Брыкин знал великолепно, допустим, биологию, а, например, по физике у него был полный провал — в африканской школе ее не преподавали. И английский! У Павла было жуткое произношение, приобретенное в том же африканском учебном заведении. Вот Брыкина и посадили со мной — я-то шел на медаль, считался лучшим учеником. У Паши был легкий характер, он всем нравился. Одна Клара на него не смотрела.

— Она училась с вами?

— Ну да! Паша попытался за ней ухаживать, но Клара позвала в кино меня. Сама! Сделала первый шаг! Она решительная, моя любимая жена Клара! Я бы никогда не осмелился к ней подойти и всегда удивлялся: ну чем я привлек такую девушку? Мучился, мучился и спросил в лоб: «Кларочка, почему я, а не Паша? Он красив, умен, с богатыми и обеспеченными родителями». Знаете, что она ответила?

— Нет.

— Клара сказала: «Я люблю тебя, при хорошем воспитании из тебя получится замечательный муж. Если будешь меня слушаться, сделаешь отличную карьеру. А Павел скользкий, врет много. А насчет его будущей жены… Думаю, с ней беда случится!» У моей Клары были ярко выраженные экстрасенсорные способности. Так вот… В декабре в Анголе, где служили родители Брыкина, произошла трагедия: местное население не только перестреляло друг друга, но и разгромило дипмиссию, в конфликте погибли родители Паши. И он остался без квартиры.