– Это невозможно. Вернешься с Махановым, тогда и увидишься с Лидией Александровной. За нее не волнуйся. Она под надежным контролем.

– Ясно, товарищ майор государственной безопасности. Разрешите идти?

– Иди. Встретимся в 15.30.

– Есть!

Платов уехал. Шелестов прошел в гостиную. Там его ждал Коган. Он чему-то улыбался.

– Ты чего лыбишься, Боря? Рад, что очередное задание получил? Оно, брат, посложнее первого будет. В Берестове мы хоть знали, что и как делать, а в Полесье? Да еще на птичьих правах? Эвакуируется много народу. Дома бросают, но вот соседи? А хаты, где нет соседей, подлежат осмотру милицией. Явятся к нам ребята из НКВД и – хана. Четверо мужиков в одном доме – хороший повод представить нас как диверсионную группу и расстрелять к чертовой матери! Ума не приложу, как закрепиться в этом Олевске. И не просто закрепиться, а обзавестись машиной и искать товарища Маханова, имеющего поразительную способность попадать в разные передряги. Борис, ты чего лыбишься-то?

Коган ответил:

– А ты не ломай голову, командир. Будет у нас база в Олевске.

Шелестов внимательно посмотрел на товарища:

– Что ты имеешь в виду, капитан?

– Наши личные дела товарищи из НКГБ проверяли тщательно, но все о нас узнать все равно не смогли.

– Говори понятнее.

– Ты знаешь, что у меня жена – уроженка Николаева – как ни странно, не репрессирована.

– И что?

– А то, что у моей жены есть родственница в небольшом городке Украинского Полесья, называемого Олевском.

– Родственница?

– Угу! Двоюродная сестра, Анастасия Владимировна Степко, проживающая по адресу: Олевск, улица Чистая, 10. А по соседству с ней живет ее отец Яков Михайлович Сабаров. У сестры и у ее отца свои хаты, дворы – все как положено. Анастасии сорок два года, отцу шестьдесят пять. Мы с женой Людмилой как-то гостили у них, когда я служил следователем в Управлении НКВД по Псковской области. Яков Михайлович тогда был выслан в Сибирь, а Анастасия два года как похоронила мужа.

Шелестов прервал Когана:

– Погоди, Боря, ты хочешь сказать, что знаешь райцентр?

– И не только Олевск. Бывал я и в деревне Горбино. Ездили туда за мукой.

– Почему Платову ничего не сказал?

– А зачем? Нам поставлена задача – действовать по обстановке, вот и будем действовать, как приказывает начальство. Зачем открывать свои карты раньше времени? Они бы сразу начали проверку родственников. А оно нам надо?

Шелестов кивнул:

– Продолжай! За что лес-то валил твой дядюшка?

– Не мой – жены.

– А это не одно и то же?

– Не совсем. А сидел гражданин Сабаров, убежденный большевик, активист, участник Гражданской войны на стороне красных, за то, что рассказал кому-то на работе анекдот про товарища Буденного. На него тут же донос состряпали. Ну, и дали убежденному большевику четыре года лагерей. Впрочем, он как был, так и остался большевиком. Вот только на работу после отсидки долго устроиться не мог. Пенсии не дали. И только когда я помог, еще до своего ареста, пристроили Михалыча на работу в колхоз. Анастасия пенсию по инвалидности получает – хромая она. Хата их, как сейчас помню, недалеко от центра, на второй от реки Терев улице. Хоть и центр, а место тихое, да и вообще Олевск – совсем небольшой городок. Там восточная часть – промышленная, центр – административный, а запад – спокойный, уютный такой, тихий. Так что мы вполне можем остановиться у кого-то из них. И с транспортом вопрос решим. У Михалыча должна быть лошадь, в колхозе давали. А там глядишь – и машиной разживемся. Не все так плохо, командир.