Он не удостоил меня ответом, стал оглядываться по сторонам – а потом, вытянув шею и по-куриному наклонив голову, уставился на Кумико.
– Я слушаю вас, – прокряхтел я, встав и по-прежнему прижимая к животу руки; меня очень убедительно покачивало.
– Так-так-так, – хмыкнул горбоносый. – Ещё и укрывательство преступных элементов. Незаконный промысел, незаконная техническая деятельность, да ещё и укрывательство. Вы, господин Гардус, опасный анархист! Вами должна заниматься Канцелярия!
– А вы кто? – спросил я.
– Вам кто-то позволил задавать вопросы? Ну-ка…
Пока длился этот короткий и исключительно содержательный диалог, дирижабль по инерции медленно разворачивался и медленно приближался ко мне, ламантинец был, наверное, очень хороший стрелок, но средний пилот.
(Я мог позволить себе стрелять только наверняка: пальба по дракону показала, что у старого разбитого револьвера с кустарными патронами кучность, как у садовой лейки. И если на дракона я потратил почти весь барабан, и ладно, – то сейчас ситуация была острее…)
Я раздвоил зрение: правым глазом смотрел на горбоносого, левым, как бы уплывшим, выцеливал пилота; засветились перекрестье и дальномер, тридцать семь метров, тридцать пять, на этой дистанции в голову я могу и не попасть, подождём до тридцати…
– Я сказал: руки за голову! Что, не понятно?
– Я не могу… – жалобно; тридцать три метра. – Я ранен…
– Ты же её тащил! – горбоносый шагнул вперёд, специфически изгибая кисть правой руки, сейчас в неё скользнёт из рукава метательный (или просто обдирочный) нож. – Ты же свою девку на руках…
Тридцать. Всё-таки и тридцать – далеко.
Я перевёл перекрестье прицела со лба на грудь пилота. И, задержав дыхание, особым образом сократил диафрагму.
Руки, подчиняясь теперь не только мозгу, выхватили из-за пояса револьвер, взвели курок и прямо от живота пустили пулю в центр перекрестья. Я мгновенно перевёл прицел на горбоносого, он уже производил замах, и выстрелил – в лоб. Попал ниже, но на результат это не повлияло. Третий выстрел я произвёл уже из нормальной стойки и с вытянутых рук – в правое плечо сутулого. Четвёртый – ему же в колено.
Снова внимание на пилота. Он ещё жив, он даже пытается поднять винтовку.
Стреляю.
Всё.
Вот теперь всё.
Выдыхаю. Ещё выдыхаю. Жду.
Трудно сказать, что испытываешь, когда имплант отключается. Что-то лопается внутри или рвётся… не совсем так, хотя похоже.
А перед этим тебе как будто ткнули – не сильно, но очень точно – в солнечное сплетение.
Вот теперь можно дышать. Вдох…
Первый, как всегда, получается со стоном.
Тетрадь двадцатая
Гагарин
Никаких средств связи у нас не было – а скорее всего, мы просто не могли их найти. Может быть, надо было встать перед пустой стенкой – скажите, зачем землюкам пустая матово-серая полупрозрачная стенка? – и каким-то особым образом щёлкнуть пальцами…
В общем, нашёл я только часы, и на этом мы решили успокоиться.
Да, и ещё смешная вещь: то, что я по привычке посчитал баком для воды, оказалось багажником. Бака на мотоцикле просто не было, а в реакторе – размером и весом с четвертинку кирпича – каким-то образом сразу образовывалось электричество.