— Слушайте, ну скажите мне, где это было видно, чтоб два раза хоронили усопшего?

Парамон, с покрасневшими болезненными глазами, ругаясь на всю корчму, кричал хромому мужику с клюкой:

— Пан все может. И выкопать, и воскресить, и повесить… А ты не смей! Молчи и дыши!..

— Не кричи, Парамон, — просил корчмарь.

— Буду!.. Налей, Ицка, еще. Да покрепче!.. Придет время — сквитаемся с иезуитами!

— Тише! — слезно умолял корчмарь. — Иди на двор и там болбочи сколько хочешь, хоть до утра… Как только услышит стражник, тогда сам знаешь, что мне будет…

— Пойдем, — предложил мужик с клюкой.

Мужики вышли из корчмы, столпились на улице, недружелюбно поглядывая на белую громаду иезуитского костела Святой Магдалины. Вмиг выросла толпа неспокойная, шумная. Говорили об усопшей, ругали ксендза Халевского и грозились.

— Карпуху рассудка лишили, — кричал Парамон. — Терзали, как звери, душу христианскую!

— Ако волки грызут поборами, — стучал по земле клюкой хромой. — Подыхать от голода и хвори будем…

Вспоминали всякие обиды, что нанесли иезуиты черни.

На тот час к шляхетному городу по улице катил крытый дормез. Вороной конь легко тащил повозку, и она гулко стучала колесами по бревенчатой мостовой.

— Расступись! — закричал кучер.

— Не расступимся! — раздался в ответ злобный голос.

— Прэч с дороги, быдло! — кучер занес ременный кнут и стеганул по мужику.

— Сам быдло, прислужник панский!..

И сразу десятки рук схватили за уздечку вороного. Конь захрапел, попятился назад. Кучер задергал вожжи, замахал кнутом. Но кто-то схватил на лету ремень и вырвал его вместе с кнутовищем из рук.

— Как смеешь, погань! — закричал кучер.

— Ты и есть погань!

— Прихвостень!

— Чего с ним говорить! Тащи с козел!..

Гневно зашумела толпа. Затрещал частокол возле корчмы — мужики выламывали колья.

— Бей шляхту мерзкую!.. — кричал Парамон. — Бей мучителей наших!

— Не трожь!.. — кучер, уцепившись за железные скобы скамейки, отбивался ногами.

К нему потянулись руки. Кучера стащили с козел, и в воздухе замелькали кулаки.

Рванули дверцу дормеза.

— Эй, сюда!

— Вылезай, шановный пан!..

— Вон, пся крэв! — раздался из дормеза властный голос.

Мужики оробели, притихли на мгновение и тут же загудели с новой силой:

— Бери его, братцы, смелее!

Из дормеза грянул выстрел. Люди отпрянули назад. Только у раскрытой дверцы остался Парамон. Схватившись за грудь, стоял, широко расставив ноги, и вдруг, зашатавшись, упал.

Гневные крики и ругань огласили улицу. Полетели в дормез камни и колья. Толпа снова хлынула к повозке. Налетели все разом, перевернули дормез, повалили набок коня. Дверца оказалась прижатой к земле, и, как в бубен, ударили колья по деревянному коробу дормеза. Разошлись мужики в безудержной ярости. В одно мгновение притащили охапку соломы и подсунули под дормез. Но поджечь не успели — бабий голос остановил:

— Гайдуки, гайдуки!..

Со стороны шляхетного города мчалась с алебардами и пиками стража. Мужики бросились врассыпную, и улица опустела в одно мгновение.

Гайдуки поставили коляску и помогли выбраться из нее пану Гинцелю. Бледный и трясущийся, он тревожно поглядывал по сторонам, умоляя гайдуков: