— Быстрее к пану Ельскому! Быстрее, черт вас побери!.. Пани Альжбета сомлела!..
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Владыка Егорий устало смотрит на бледно-розовый огонек свечи. Пламя дрожит, и фитилек постреливает крошечными голубоватыми искорками. Щеки владыки ввалились, он осунулся и постарел за последний год необычайно. Приоткрыв глаза, Егорий сидел какое-то время в забытьи. Вздрогнув, спросил:
— Дальше как было?
Шаненя отвел взгляд от иконы Казанской божьей матери, что висела в углу.
— Принесли его челядники ко мне в хату. Дочка поила зельем и выхаживала. Неделю, вроде, добро все, а потом на два-три дня рассудок теряет, смеется, говорит нескладно. Когда отлежится — вертается снова разум.
— Как звать раба?
— Карпухой… И еще могилу бабы Гришки Мешковича осквернили и надругательства учинили. Разве может люд православный терпеть и сносить обиды такие? Все больше ропщет чернь в городе, из деревень мужики бегут в леса, ищут защиты у казаков… — Шаненя приумолк: что скажет на последние слова владыка? Тот как будто и не слыхал их. — И так уж чаша полна, а капли все падают. Как бы не пролилось…
— Знаю, сын мой, все знаю, — тихо ответил владыка, качая головой. Он судорожно сцепил тонкие белые пальцы. Они хрустнули. — Такова тяжкая доля земли пинской и остатних славных городов Руси.
— Нету Пинска, владыка, и нету здесь Руси… Речь Посполитая, — горестно заметил Шаненя.
— Кто сказал сие тебе?
— И слепому видно, владыка.
— Пинск испокон веков был городом Руси. — Егорий поднялся. Большая быстрая тень качнулась на стене, застыла. — Еще шестьсот годов назад великого киевского князя Святополка уговаривал волынский князь Давид Игоревич карать Василька, князя Требольского. За то карать, что посягал на города его. Так говорил волынский князь: узриши, еще ти не займеть град твоих Турова, и Пинска, и прочих град твоих… Это тебе неведомо. — Владыка Егорий пошевелил пальцами фитиль. Ярче вспыхнула свеча и озарила покой желтым светом. Владыка продолжал: — С часом Туров и Пинск отошли к Минскому княжеству. Прошло время, и позднее славный князь Юрий Долгорукий передал его сыну… Потом объявились ливонцы, а следом ляхи… — Егорий потер восковый лоб. — Белой Руси и киевских земель немало было. На Московию с мечом пришли… Спас господь от нашествия новых басурманов и землю уберег.
Шаненя снова посмотрел на икону Казанской божьей матери. Это такую брали в ополчение Минин и Пожарский. С ее чудотворной силой освободили Москву от нечисти. Божья матерь освятила престол Михайлы Романова и нынешнего государя Алексея Михайловича, долгая лета ему! Вкралась мысль у Шанени, что не случай именно ее принес в келью владыки Егория. Кто знает, может быть, втайне молится он, чтоб помогла в битвах хоругвям гетмана Хмеля? Может быть, владыка надеется, что возьмет государь под свою руку? Хмыкнул, словно запершило в горле, и, приложив ладонь к губам, нерешительно попросил:
— Отпиши патриарху Никону про беды наши и страдания.
Владыка Егорий косо глянул.
— Отписал, сын. Послать нет кем тайно. Ловят дьяконов на дорогах, раздевают и смотрят одежки.