— Больших запасов в закромах не жди. То, что имеется на месячишко-два, может хватить. Ховать от тебя не будем. Что есть — на всех разделим.

— Хочу верить тебе. Если желаете стоять вместе с ратниками, перечить не буду.

— Цехмистеры пойдут и работный люд вместе с ними, — заверял Пашка-корзинщик. — Хотим под руку московского царя.

— Спасибо, люди! С божьей помощью удержим город.

Только участвовать в первом же бою Ваське-хлебнику не пришлось. Воевода приказал найти хлебника и привести в хату для разговоров. Ваську разыскали быстро. Разговор воеводы был недолгим.

— На валу обойдемся без тебя, — воевода кивнул головой. — Обойдемся. Пеки хлеб ратникам.

Васька шел домой в глубоком раздумье. Печь хлеб для него дело немудрое. В клети стоит пять бочек муки. На этом — все. А сколько могут продать лавники — Васька не знает. Помимо того, воевода не сказал, будет ли казна платить за хлеб. Спросить об этом Васька не осмелился.

Целую неделю каждым утром Васька укладывал в телегу большие круглые хлебины. Пышные, запеченные, цвета лесных боровиков, они отдавали таким ароматом, что за десяток саженей был слышен запах хлеба. Васька ехал к валу, и там сотники забирали выпечку. Несколько раз они сыпали в ладонь Васьки звонкую монету, которая наполовину не окупала затрат. Но теперь Васька не думал о выручке. За неделю ратники дважды отбивали Радзивиллово войско и отгоняли его от ворот.

В конце февраля Васька добавлял в тесто овсяную муку. Когда ее не стало, начал подмешивать отруби. Но и те в начале марта были на исходе. Теперь сотники делили буханку на двадцать человек. На ратника приходилось по небольшому ломтю.

Настал день, когда Васька-хлебник отправился к воеводе. Васька нашел его возле вала в окружении ратников, среди которых были и горожане. Воевода что-то читал, и Васька, приблизившись, стал слушать.

— …город обложен крепко… и держать осаду будем до того часа, пока сами не раскроете ворота и не сдадитесь на милость короля… А ждать осталось недолго. Нет у вас ни хлеба, ни мяса. Будут пухнуть от голода дети, бабы, и смерть станет косить невинный люд… Образумьтесь, ратные люди, образумься и ты, воевода. Не проливай лишней крови. — Воевода сложил листок. — Третье письмо шлет Радзивилл… Что будем делать?

Ратники молчали. Кто-то притопывал, и под ногами тихо поскрипывал снег. Трудный вопрос задал воевода. Отвечать на него надо сейчас, без промедления — возле ворот стоит мужик в коротком, подранном на локтях зипуне и ждет ответ, чтобы нести его в стан гетмана. Ратники знали, что в городе нет хлеба и все остальные харчи на исходе. Руки у людей стали слабыми и алебарды держат некрепко. Была единственная надежда, что из Шклова придет на помощь отряд воеводы Ромадановского, состоящий из трех полков. Но когда стало известно, что Ромадановский потрепан в бою с ворогом, перестали думать о помощи.

Медленным взором воевода обводил ратников, и, наконец, его зоркий, слегка прищуренный глаз задержался на Алексашке. У Алексашки словно оборвалось что-то внутри. Замерло сердце. Смотрел на воеводу, и показалось, что он спрашивает: «Ну, говори, мужик, что думаешь? Не молчи!..» Алексашка оторопел. А глаза Воейкова еще больше сузились: «Милость панскую ждешь?!.»