И хотя в груди его было крепкое сердце, он так взволновался, что у него даже что-то сдавило горло; он поцеловал еще раз Збышку, потом в обе щеки Ягенку и, проговорив почти сквозь слезы: "Мед, а не девка", пошел на конюшню, велеть оседлать лошадей.

Выйдя, он с радости наскочил на росшие перед домом подсолнечники и стал, как пьяный, смотреть на их черные круги, обрамленные желтыми лепестками.

— Ишь, сколько вас, — сказал он. — Но даст бог, Градов богданецких будет еще больше.

И по дороге в конюшню принялся бормотать, высчитывая:

— Богданец, аббатовы земли, Спыхов, Мочидолы… Бог всегда знает, к чему ведет, а придет час старого Вилька — надо бы и Бжозовую прикупить… Луга славные…

Между тем Ягенка и Збышко тоже вышли из дома, радостные, счастливые, сияющие, как солнце.

— Дядя, — крикнул издали Збышко.

Старик обернулся к ним, раскинул руки и стал кричать, как в лесу:

— Ау, ау, сюда, сюда!

Они жили в Мочидолах, а старик Мацько строил им замок в Богданце. Строил с большими трудами, потому что хотел, чтобы фундамент был каменный, скрепленный известкой, а башня из кирпича, который достать в тех местах было трудно. В первый год он выкопал рвы, что удалось довольно легко, потому что холм, на котором должен был стоять замок, был когда-то окопан, быть может, еще во времена язычества; оставалось только очистить рвы от деревьев и кустов шиповника, которыми они заросли, а потом укрепить их и сколько следует углубить. При углублении рвов докопались до обильного источника, который вскоре так наполнил водой рвы, что Мацьке пришлось подумать, куда бы спускать воду. Потом на валу он поставил частокол и стал готовить материал для постройки самого замка; это были дубовые балки такой толщины, что три человека не могли обнять одной из них, а также сосновые балки, не гниющие ни под глиняным полом, ни под деревянной настилкой.

Несмотря на постоянную помощь крестьян из Згожелиц и Мочидолов, к возведению этих стен приступил он только через год, но приступил тем деятельнее, что еще перед этим у Ягенки родились близнецы. Тогда старый рыцарь почувствовал себя, как в раю, потому что теперь у него было, ради кого хлопотать, трудиться, и он знал, что род Градов не погибнет, а Тупая Подкова не раз еще обагрится кровью врагов.

Близнецам дали имена Мацько и Ясько. "Ребята, — говорил старик, — отличнейшие: во всем королевстве таких не сыщешь". И он сразу полюбил их великой любовью, а в Ягенке просто души не чаял. Кто хвалил ее, тот мог добиться от Мацьки чего угодно. Однако из-за нее Збышко искренне завидовали и восхваляли ее не только по расчету, а потому, что она, действительно, сияла в округе, как прекраснейший из цветков среди луга. Она принесла мужу не только приданое, но и больше, чем приданое: большую любовь и красоту, ослепляющую глаза, и отличное обхождение, и такую смелость, какой не всякий рыцарь мог бы похвастаться. Ей нипочем было через несколько дней после родов приняться за хозяйство, а потом поехать с мужем на охоту, либо утром поскакать на коне из Мочидолов в Богданец, а к полудню вернуться к Мацьке и Яське. Любил ее муж, любил старик Мацько, любили слуги, к которым она была добра, а в Кшесне, когда в воскресенье входила она в костел, ее приветствовал шепот восторга и обожания. Старый ее поклонник, грозный Чтан из Рогова, женатый на дочери мужика, после обедни пьянствовал в корчме со старым Вильком из Бжозовой и выпивши говорил ему: "Не раз колотили мы из-за нее друг друга с вашим сыном: все хотели на ней жениться, да ведь это все равно, что на небо за месяцем лезть".