— Не только в поместьях, но и в замках, да даже и при королевском дворе, — отвечал Мацько.

И он обратился к бабам:

— Коли вы ничего не умеете, так уходите в людскую.

— И пусть принесут мне теплой воды, — добавила девушка.

Мацько вышел вместе с бабами, будто бы с той целью, чтобы посуда не была грязная, и вскоре прислал теплую воду; когда она была поставлена на стол, молодые люди остались одни. Ягенка, смочив полотенце, стала им обтирать волосы Збышки; когда же они перестали топорщиться и упали, тяжелые от воды, она взяла гребень и села на скамью возле юноши, собираясь приступить к дальнейшей работе.

Так сидели они друг возле друга, оба прекрасные и влюбленные друг в друга, но сконфуженные и молчаливые. Наконец Ягенка стала укладывать его золотые волосы, а он чувствовал близость ее поднятых рук и дрожал с ног до головы, сдерживая себя всей силой воли, чтобы не обнять ее и не прижать изо всех сил к груди.

В тишине слышалось их учащенное дыхание.

— Ты, может быть, болен? — спросила девушка. — Что с тобой?

— Ничего, — отвечал молодой рыцарь.

— Как-то странно ты дышишь…

Опять настало молчание. Щеки Ягенки расцвели, как розы, потому что она чувствовала, что Збышко ни на мгновение не отрывает глаз от ее лица; и чтобы замять собственное смущение, она снова спросила:

— Что ты так смотришь?

— Это тебе мешает?

— Нет, не мешает, я только так спрашиваю.

— Ягенка!.. — Что?

Збышко набрал в грудь воздуху, вздохнул, пошевелил губами, точно собираясь приступить к долгой речи, но, видно, у него еще не хватило смелости, потому что он только повторил:

— Ягенка…

— Что?

— Я бы тебе сказал, да боюсь…

— Не бойся. Я простая девушка.

— Ну да. Так вот, дядя Мацько говорит, что хочет тебя сватать…

— И хочет, только не для себя.

И она замолчала, точно испуганная собственными словами.

— Боже мой… Ягуся… А ты что скажешь на это, Ягуся?.. — воскликнул Збышко.

Но внезапно глаза ее наполнились слезами, прекрасные губы дрогнули, а голос стал таким тихим, что Збышко едва мог расслышать, как она проговорила:

— Отец с аббатом хотели… а я… ведь ты знаешь…

При этих словах радость вспыхнула в его сердце, точно внезапное пламя. Он схватил девушку на руки, поднял, как перышко, кверху и стал кричать, как сумасшедший:

— Ягуся! Ягуся! Золото ты мое, солнышко ты мое…

И так кричал он до тех пор, пока старик Мацько, думая, что случилось что-то необычайное, не вбежал в комнату. Только увидев Ягенку в руках Збышки, он удивился, что дело пошло так неожиданно быстро, и вскричал:

— Во имя Отца и Сына! Опомнись, парень…

Збышко подскочил к нему, поставил Ягенку на пол, и оба они хотели стать на колени, но не успели этого сделать, как уже старик схватил их в костлявые объятия и изо всех сил прижал к груди.

— Слава тебе, Господи, — сказал он. — Знал я, что дело так кончится, а все-таки рад. Да благословит вас Господь. Легче умирать будет… Девка — чистое золото… И к Богу, и к людям… Ей-богу. А теперь, коли уж я дождался такой радости, будь что будет… Бог испытал, Бог и утешил… Надо ехать в Згожелицы, объявить Яське. Эх, кабы старый Зых жив был… и аббат… Да я вам за них обоих сойду, потому что, правду сказать, так вас обоих люблю, что и сказать совестно.