Мы поплыли назад в Римуски и пробыли там десять нескончаемых дней, дожидаясь запасных частей, которые, видимо, везли из Внешней Монголии, причем на верблюдах.
Впрочем, долгое ожидание в Римуски имело и свою положительную сторону. Вблизи нас стояла истрепанная бурями, всеми брошенная шхунка откуда-то из Новой Шотландии. Однажды ветер с берега заставил нас перебраться в другое место, и мы оказались борт о борт с этой шхункой. Ее история была очень печальной, но содержала полезную мораль. Несколько лет назад ее купила молодая супружеская пара из Торонто и попыталась подняться на ней вверх по реке. После примерно месяца борьбы с ней владельцы махнули на нее рукой, поставили у причала в Римуски, ушли и не вернулись.
Возможно, я поступил не слишком красиво, но я договорился с человеком, от которого услышал эту грустную повесть, что он вечерком навестит меня на борту «Счастливого Дерзания» и еще раз расскажет про судьбу ее соседки. Когда он кончил, я спросил, а что будет дальше с бедной брошенной шхункой.
— Власти ее конфискуют в уплату за стоянку, — объявил он беспощадно. — Продадут ее по дешевке кому-нибудь в городе. А зимой он ее вытащит и распилит на дрова. Туда ей и дорога!
Ночью «Счастливое Дерзание» не протекла ни на каплю. А когда первого сентября мы отплыли в Квебек, она вела себя так примерно, что мы плыли и днем и ночью.
Глен делал такие успехи в морском деле, что я уже мог оставлять его на короткое время у руля, чтобы вздремнуть в каюте. В безлунную облачную ночь, темную, хоть глаз выколи, мы проходили Муррей-Бей. Примерно в час ночи сон совсем меня сморил, а потому я приказал Глену держать на дальний маяк Гуз-Кейпа, распорядившись, чтобы он вызвал меня на палубу, когда приблизится к маяку.
Он меня не позвал, и в половине четвертого я проснулся сам со смутным ощущением, что не все в порядке. Протирая глаза, я вылез на палубу и осмотрелся. Далеко впереди я увидел свет — на том же расстоянии, на каком видел его, перед тем как уйти спать.
— Какого черта? — осведомился я у Глена, который невозмутимо сидел у румпеля. — Нам уж давным-давно пора быть на траверзе маяка Гуз-Кейпа. Что, черт дери, происходит?
— Да не знаю, капитан. — Он называл меня только капитаном, возможно, отрыжка его армейских дней. — Сначала он вроде приближался, а теперь — вот так.
Я взглянул на компас, и мне открылась страшная истина. Каким-то образом взгляд Глена перескочил с маяка на Гуз-Кейпе на яркий топовый огонь большого судна, шедшего на восток по южному фарватеру. «Счастливое Дерзание» со скоростью в семь узлов решительно устремлялась с отливом к соленой воде и родному дому. Однако на этот раз ее вины тут не было.
Мы повернули назад и вновь начали подниматься в гору. Несмотря на множество судов и внезапно наступившую отвратительную погоду, мы четвертого сентября в сумерках пришли в Ситадел-Сити. До Монреаля и «Экспо-67», казалось, было рукой подать. В Квебеке «Счастливое Дерзание» в последний раз сменила команду. Если в течение своей пестрой карьеры у нее не было иных заслуг, во всяком случае, теперь она могла похвастать тем, что помогла хотя бы одному человеку начать новую жизнь. Глен Уилсон покинул нас и поступил матросом на норвежское грузовое судно, направлявшееся в Пернамбуку. Море его завоевало.