— Слушай приговор. Я, майор Третьяков, именем Советской власти: Сержанта Никифорова за нанесение тяжких побоев, приведших к смерти деревенской жительницы Евдокии. За грабёж местного населения, за попытку изнасилования, за подрыв авторитета бойца Красной Армии, за подрыв авторитета Советской власти приговариваю к смертной казни, через расстрел. Красноармейцам Аксёнову и Сундукову объявить своё решение после расстрела сержанта Никифорова.
— Товарищ майор, да вы что охерели что ли? Какой расстрел? Да вас самих расстреляют, когда узнают, что вы убили сержанта Красной Армии без суда и следствия. Нееее…, давайте, товарищ майор, заворачивайте обратно. Я согласен влиться в ваш отряд и полностью выполнять все ваши приказы. И хочу бить фашистов.
— О… как? Сразу захотелось бить фашистов, а ведь пять минут назад ты этого не хотел, да и нечем тебе бить фашистов. Аксёнов и Сундуков — в сторону отошли. — Я поднял вальтер и стволом показал отойти от Никифорова. Но тот уцепился в Сундукова и заорал.
— Вы куда, куда пошли? Куда…? Стойте здесь…, — но Сундуков, с ужасом глядя на пистолет в моей руке, с силой отдирал пальцы сержанта от своей гимнастёрки. Оторвал и отскочил в сторону к Аксёнову.
Никифоров, вдруг поняв, что на самом деле пришёл конец, рванул на груди гимнастёрку и надрывно закричал:
— Стреляй…, стреляй сволочь. Ненавижу… Жалко, к немцам не успел…
Сухой выстрел из вальтера прервал крики сержанта и тот, получив пулю в лоб, рухнул на траву: как будто из него выдернули металлический стержень. Я повернулся к онемевшим от ужаса Аксёнову и Сундукову:
— Ну, что вот с вами делать? Не знаю… Ладно, стойте здесь пока, мы посовещаемся.
— Ну что, парни, с ними будем делать? Что-то мне не хочется их к себе брать: слабые и мутные они. Как ваше мнение?
— Не… товарищ майор, — Петька загорячился, — на хрен они нам нужны. Подведут они или в спину стрельнут. Пусть идут сами. Одни.
Я повернулся к Увинарию:
— Ну, а ты?
— Согласен с Петькой. Мы сейчас кулак, а возьмём к себе разбавим наш коллектив слабаками. Мы с боями шли, а у них полные обоймы в винтовках. Мы воевали, а они деревенских грабили. Нет, пусть радуются, что рядом с сержантом их не положили… Пусть сами по себе идут к нашим.
Примерно также думал и я. Мы вернулись к понуро стоящим красноармейцам, которые покорно смирились с судьбой.
— Действительно, на хрен нам такие нужны, — подумал я, окончательно и без сожаления, приняв решение.
— Так бойцы. Надо бы вас примерно тоже наказать, но думаю, что урок вы получили хороший. Взять в свой отряд не могу. Я здесь остаюсь и буду разворачивать партизанское движение, а мне такие слабаки не нужны. Оружие у вас забираю. Раз вы им раньше с толком воспользоваться не сумели, то и дальше оно вам ни к чему. Немцы задержат, хоть не расстреляют на месте. Идёте на восток к нашим. Задача ясна? — Аксёнов и Сундуков радостно закивали головами, вдруг поняв, что гроза пронеслась над их головами и рассеялась в синем небосклоне.
— Да, да, забирайте винтовки… Они нам не нужны, — бойцы даже руки протянули вперёд, отказываясь от оружия, чем вызвали у нас весёлый смех, — тут у нас в шалаше ещё немного патронов есть.