Еще несколько шагов и брови сходятся на переносице теперь я вижу, что ее лицо блестит, щеки мокрые от слез? Подошел еще ближе, поднялся на две ступеньки и стал напротив. Так близко, что до меня доносится запах ее волос. Все тот же запах клубники, что и когда-то. Невыносимо едкий и сильный. И мне до боли в скулах захотелось зарыться в них лицом. Я изголодался по ее запаху, я по нему иссох, как в вечную засуху. Глоток…Нютааа, глоток дай. Потом я буду тебя потихоньку закапывать. Вначале несколько глотков, чтоб самому вынырнуть из мрака.

Непроизвольно вытер слезы с ее щек… дорожки ее ненависти ко мне на бледных щеках, глядя в огромные синие глаза, наполненные влагой и отчаянной злостью. Зато честно, Егор, зато наконец-то каждая эмоция правдива и пусть это будет даже ненависть. Опустил взгляд на ее губы и почувствовал, как внутри взметнулось что-то черное и жуткое — нижняя губа разбита. Автоматически повернул ее лицо в разные стороны — увидел синяк на правой скуле и выдохнул через стиснутые челюсти.

— Ктоооо? — проревел, не узнавая свой голос.

— Те, кому ты приказал привести меня сюда. После тебя обещали пустить по кругу…разве ты не этого хотел?

Я ее почти не слышал — перед глазами все затягивалось красным маревом, как обычно когда меня клинило и в башке что-то со щелчком переключалось. Палец продолжал гладить ее нижнюю губу, а я уже нащупал в кармане свой сотовый.

— Я хочу, чтобы завтра на месте клуба Каприз начали строить торговую площадку. Да. Завтра. Деньги любые. И еще — когда я выйду отсюда, чтоб здесь уже никого не было. Пусть музыку включат погромче и вышвырнут всех до единого, всех блядей и их мудаков на улицу. Хозяина и его упырей сложи для меня где-нибудь в сторонке, я к ним наведаюсь завтра, когда появится время. И чтоб ни одна тварь не смылась. Отвечаешь за это лично, Боря.

Спрятал сотовый обратно в карман с удовлетворением, глядя как округлились ее глаза и слегка приоткрылся в ужасе рот. Да, маленькая, я теперь нечто другое. Далеко уже не тот лох, которого ты развела так умело и так быстро.

— Больно? — потрогал скулу и нащупал шишку сбоку на ее лбу. Ублюдки видать приложили ее головой о стену. Завтра линчую каждого.

— Тебе какое дело? — и слезы злые продолжают в глазах блестеть.

— Верно. Никакого. Раздевайся. Я хочу видеть тебя голой. По кругу не пустят. Я жадный, Нюта, ты разве забыла? Я буду пользовать тебя сам.

Не раздевается, смотрит на меня, тяжело дыша, слезы не катятся, они застыли в глазах, и я готов ее за них ударить сам. За слезы отвращения и гадливости от понимания, что я увижу ее раздетой. Да, мне можно ее наказывать. МНЕ можно делать с ней все что угодно. Но ни одна мразь не может тронуть ее и пальцем.

Рванул на ней блестящий топик и задрожал всем телом увидев ее голую грудь. Тяжелую, упругую с темными резко очерченными сосками. Как же мне нравилось всегда смотреть на ее грудь. Где-то вдалеке раздавались крики и звуки ударов, они просачивались даже сквозь громкую музыку.

— Будешь насиловать? Теперь ты способен даже на это?

Выплюнула мне в лицо, вздернув подбородок и тяжело дыша.