– Ну, ну, Джек. Выпей, и мы пройдемся еще разик, и ты почувствуешь себя лучше.

Хиссонер, опираясь о ствол дерева, пил бренди из бутылки и читал спящей шлюхе проповедь. Он задавал вопросы и, получая в ответ только всхрапы, сам давал ученые ответы.

– Да, ты могла бы стать Магдалиной, – задумчиво говорил он. – Но это вопрос теологии. Так ли это просто – перестать брать плату за свои услуги, или же ты должна еще и перестать их оказывать? Если ты будешь их раздавать, то ты Магдалина или Самаритянка? Или распутница? Я должен проконсультироваться с Писанием. – Хиссонер проконсультировался с бутылкой бренди и продолжил свою бессвязную болтовню.

Hay сидел в одиночестве перед своей хижиной и пил ром из оловянной чаши. Он наблюдал за всей компанией, но не вмешивался даже тогда, когда повышались голоса, звучали проклятия и бились бутылки. Его присутствия очевидно, хватало для поддержания определенной степени порядка.

– А, писец, – сказал он, увидев Бет и Мейнарда. – Пришел писать хронику падения Рима? Нечасто у нас бывают дни, когда мы можем это отпраздновать. – Заметив, что Мейнард был без поводка, он резко спросил Бет: – Где его привязь?

Бет, склонившись, что-то зашептала Hay; он улыбнулся, кивнул и любезно сказал Мейнарду:

– Садись тогда рядом со мной, и выпьем по стакану. Мейнард положил руку на плечо Бет.

– Что ты ему сказала?

– Только то... – Бет избегала его взгляда, – что тебе можно доверять.

Мейнард сел. Hay, наполнив чашу, передал ее ему.

– Ты мог бы стать бродягой, в иных условиях. Мейнард выпил. Позади, в хижине, он услышал шлепок, хихиканье, и высокий голос взвизгнул: “Ах ты, проказник!”. Подняв брови, он взглянул на Hay. Hay усмехнулся.

– Доктор развлекается по-своему. И раздраженный голос Виндзора:

– Ты даже не можешь раздразнить, я не буду. Из хижины донесся звук еще одного шлепка, затем вздох. Внезапно Hay, казалось, почувствовал, что что-то не в порядке, как будто бы была пересечена невидимая черта. Раздался разъяренный возглас, звук удара и крик неподдельной боли.

– Тихо! – скомандовал Hay.

Толпа успокоилась. Том Баско был на ногах и заносил кинжал над съежившейся шлюхой.

– Баско! Прекрати!

– Я зарежу ее, Л’Оллонуа. Ты меня не остановишь.

– Да, – спокойно сказал Hay. – Я тебя не буду останавливать.

Толпа ждала. Баско приготовился.

– Но тогда прощайся с кистью своей руки, – сказал Hay. – Я сам тебе ее оттяпаю. – Он встал и достал из-за пояса нож. Баско заколебался.

– Давай, – сказал Hay. – Режь ее. Это будет дорогое удовольствие, но ты такой человек, который знает цену вещам. Если это стоит кисти руки, да будет так.

– Она нанесла мне оскорбление, – сказал Баско.

Мейнард видел, как мышцы спины у Hay расслабились.

– Это, должно быть, серьезное оскорбление.

– Так и есть, – Баско отреагировал на сочувствие Hay. – Я предложил хорошую цену за то, чтобы увидеть ее голой, а она отказалась.

Шлюха тоже почувствовала, что напряжение спало, так что, плюнув на песок, она сказала:

– Хорошую цену! Вонючий поцелуй и банку консервированного гороха!

– Это честная плата! Я не собирался к тебе прикасаться!