— Бон, три недели постельного режима!

Толстый санитар потрясен. Еще никогда раньше никто во время первого визита врача не получал сразу три недели постельного режима!

У меня в душе все ликует!

Я могу три недели делать все, что хочу.

Могу лежать на нарах и предаваться мечтаниям.

Могу лежать на лужайке и греться на солнце, и мне не надо будет вскакивать при каждой команде «Смирно!», когда появляется какая-нибудь медсестра или комендант.

Я могу даже выбирать, какой хлеб мне есть: сухой или свежеиспеченный. Обычное питание или диету.

Свои десять граммов табака я ежедневно отдаю Вольфгангу вместо того, чтобы получить стакан молока, который полагается всем некурящим лежачим больным.

— Не дури! Бери табак! — говорю я ему. — В конце концов, нам обоим хоть что-то перепадет от этих трех недель.

Я доставляю приятелю, который лежит рядом со мной в бараке для лежачих больных, последнюю радость, прежде чем он со страшным хрипом отходит в мир иной.

— Сколько лет твоей дочери? Говоришь, семнадцать? У тебя уже такая большая дочь?!

Другому соседу я говорю:

— Расскажи что-нибудь о своей профессии.

Недавно хирурги в третий раз оперировали его обмороженную ногу. Все говорят, что он очень склочный и задиристый. Горячий уроженец Саара. Мясник по профессии.

Он буквально светится, когда рассказывает о своей работе.

— Я выпускал двенадцать сортов одной только кровяной колбасы!

И другие больные тоже начинают рассказывать о своей профессии. Некоторые читают целые лекции на эту тему.

— Они буквально не могут нарадоваться, что ты лег к ним, — сообщает мне Вольфганг.

Я сам выступил перед ними с большим докладом о деньгах и системе их распределения.

— Давайте поговорим как-нибудь на такую тему, которая интересна всем, — громко предложил я однажды. — Мы же не можем все время говорить только о рецептах выпечки тортов, так можно и слюной захлебнуться.

Тогда они пожелали узнать, будет ли инфляция, когда они вернутся домой.

Лежа на нарах, я чувствую себя с каждым днем все лучше и лучше. Я вижу, как покрытые нежной зеленью ветки стучатся в узкое окошко. Я чувствую, как чисто становится в бараке после утренней уборки.

Я сам становлюсь другим человеком, и все другие люди кажутся мне лучше. Нужно разработать такую систему, согласно которой все люди будут получать справедливую заработную плату. Не только в зависимости от того, что они сделали, но также и от того, как они собираются тратить заработанные деньги. Ведь это разные вещи, тратить ли зарплату на выпивку или на покупку учебников, чтобы повысить свою квалификацию.

Жалко, что у меня нет бумаги. Я мысленно рисую на потолке огромную таблицу ставок зарплаты. Для всех профессий. Эта система должна хорошо работать.

Слишком рискованно полагаться только на добрую волю отдельных людей.

Через четырнадцать дней я до позднего вечера лежу в траве под деревом.

Я снова принимаю участие только в вечерней перекличке, когда мы с песней проходим по двору. «Три лилии, три лилии». Якобзон очень доволен и горд, когда мы по его приказу поем для коменданта.

Затем я снова лежу под деревом. Небо становится шелковисто-зеленым. Все темнее и темнее. И когда я делаю всего лишь тихий вдох, он эхом отзывается из темной дали.