И вот мы лежим на нарах. Каждый на отдельном чистом ватном тюфяке. Медсестра выдала каждому по чистой простыне, по теплому одеялу и по наволочке для подголовника.
И вот так нас разбудили в первое утро: огромного роста старшина стоит, пригнувшись, в проеме низкой двери. Лучи яркого солнца проникают в глубь барака.
— Хлеб! Товарищи, хлеб! — своим громоподобным басом доброжелательно объявляет он.
Как на пропагандистском плакате, агитирующем за социалистическое отечество, он держит в руках поднос с белоснежным хлебом. Поднимает его над головой: ароматный хлеб с золотистой корочкой!
Какая чудесная картина, когда он идет по центральному проходу нашего барака. Он дает каждому по куску хлеба. Двести граммов. Каждый получает от него и по одному куску сахара. А двадцать три человека — даже по два куска.
— Ты завтра второй кусок сахар! — говорит он следующему пленному, лежащему на нарах. Значит, послезавтра и я получу второй кусок сахара!
Суп тоже хорош, в нем попадаются даже кусочки мяса. Женщине, которая разносит суп, приходится по отдельности выискивать на дне кастрюли мозговые косточки и распределять их среди пленных.
— Вы разве не видели, как она хотела отдать латышам лучшие кости!
Они же, в сущности, тоже были советскими гражданами! Так латыши пытались на своей тарабарщине уговорить раздатчицу.
— Эти проклятые латыши! Когда они были у нас, в германском вермахте, то всегда жрали досыта и изображали из себя баронов. А здесь они делают вид, будто ни слова не понимают по-немецки!
Старшина с такой силой опускает огромный кулачище на крышку стола, что металлические миски подпрыгивают.
— Кто поставил эту проститутку на такой ответственный пост, как раздатчица супа в военном госпитале?!
Раздатчица начинает реветь. Сквозь слезы она объясняет, что дома у нее маленькие дети, а мужа убили немцы.
— Ничего! — кричит на нее старшина. Он имеет в виду: «Тем не менее ты не должна позорить наше социалистическое отечество. Даже на глазах у этих военнопленных. И немцы пригодятся во время мировой революции!»
Когда через несколько дней мы осторожно даем понять старшине, что пайки белого хлеба, которые он с таким пафосом раздает нам каждое утро, весят меньше нормы, он отказывается понимать нас.
— Что? Что такое? — спрашивает он. От охватившей его ярости у него на лбу надуваются жилы. Он приказывает троим из нас сопровождать его. Вместе со своими пайками хлеба. — Вес не соответствует норме?
Раздатчик хлеба, тщедушный человечек, начинает нервничать за прилавком, когда старшина требует принести весы.
Потом старшина с такой силой хлопает подносом по прилавку, что тот разлетается на куски.
На следующее утро белый хлеб приносит раздатчица супа. Старшина так больше и не появился.
Ему было стыдно за остальных.
Но так бывает не всегда.
И в перевязочной все прошло не так, как мы ожидали при первом посещении теплой палатки, где проводились операции. У них слишком много сверкающих медицинских инструментов.
— Ампутировать! — безапелляционно заявил майор-врач, увидев мои пальцы.
Ампутировать? Я просто не пошел на следующую перевязку. Да, это можно было сделать. Им предстояло еще так много чего ампутировать! Отмороженные пальцы на ногах, раздробленные кисти и руки. Наивысшим достижением майора была ампутация целой руки, включая плечевой сустав.