— Марка не впускай.

— Ни за что, — ответила я.

Она легла в постель.

— Сейчас вернусь. Я лягу с краю, чтобы тебе было спокойнее.

— А окна?

— У Марка на них шпингалеты. Он ведь, как ты помнишь, вырос в городе.

— А ты тогда попросила Крейга починить заднее окно? — спросила Лайла, не поворачиваясь ко мне лицом.

Этот вопрос и сопутствующее обвинение резанули меня как ножом. Крейг был нашим квартирным хозяином. За две недели до нападения я поднималась к нему в квартиру и просила починить задвижку на моем окне.

— Попросила, — сказала я. — Но без толку.

Я выскользнула из комнаты и посовещалась с Марком. Вход в единственную в квартире ванную был через спальню. Мне хотелось предусмотреть все мелочи, даже такую: если Марку среди ночи приспичит, пусть воспользуется кухонной раковиной.

Вернувшись в спальню, я нырнула в постель.

— Растереть тебе спину? — предложила я Лайле.

Она все так же лежала спиной ко мне, свернувшись в комок.

— Попробуй.

Я попробовала.

— Стоп, — сказала она. — Я хочу спать. Хочу, чтобы я проснулась и все закончилось.

— Можно, я тебя обниму? — спросила я.

— Нет, — сказала она. — Понимаю, ты хочешь мне помочь, но это невозможно. Я не хочу, чтобы ко мне прикасались. Ни ты, ни другие.

— Я не буду спать, пока ты не уснешь.

— Как хочешь, Элис, — сказала она.

На следующее утро в дверь постучал Марк, который приготовил чай. Звонил мистер Райнхарт и сообщил свой номер рейса. Я пообещала Лайле как можно скорее забрать из квартиры ее имущество. Она составила список всего, что мы с ее отцом должны были упаковать к обратному рейсу. Мне, между прочим, тоже требовалось где-то оставить на хранение свои вещи. Одна из подруг Лайлы вызвалась взять ее пожитки. Переезд и упаковка — это было мне понятно. Этим я могла сослужить ей службу.

Я стояла у того же выхода, где, помню, меня встречал и ловил глазами детектив Джон Мэрфи. Однажды я уже видела отца Лайлы, когда ездила летом к ним в гости. Это был высокий грузный человек. При его приближении я заметила у него слезы. Глаза были красные, опухшие. Он подошел ко мне, поставил сумку, и я обняла этого плачущего великана.

Несмотря ни на что, рядом с ним я чувствовала себя посторонней. Мне-то все было нипочем — по крайней мере, так считали другие. Пережила насилие, прошла через судебный процесс, попала в газеты. Остальные мало что смыслили в таких делах. Пэт, Райнхарты — жизнь не подготовила их к жестоким ударам.

Мистер Райнхарт так и не проникся ко мне добрыми чувствами. Позднее он заявил нам с мамой, что они решат свои проблемы без нас. Он сказал моей матери, что его дочь совершенно не такая, как я, и они обойдутся без моих советов и ее рекомендаций. Лайлу, сказал он, нужно оставить в покое.

Но поначалу он плакал, а я его обнимала. Ему не дано было понять так, как понимала я, что испытала его дочь и какова степень его отцовского бессилия. А в тот момент, когда еще не возникло ни обвинений, ни отчуждения, он был в шоке. Моя ошибка состояла в том, что я сама не сознавала, насколько сломлена. Я вела себя в меру своего разумения: строила из себя специалиста.