— А ты не знаешь.

— Из-за Качаловой, что ли? Так ты сама меня подзуживала, да и не собирался я ее кадрить. Зачем? Я тебя люблю.

— Только не хохми. Любит он!

— Не веришь?! — Турецкий просто задохнулся от возмущения. Получилось хорошо. Натурально. Вполне на уровне приличного провинциального театра.

Ирина осторожно откусила кусочек мягкого, теплого, хрустящего, с нежным шоколадным кремом круассана и даже чуть закатила глаза от удовольствия.

— Вкусно… Только даже не пытайся меня уверить, что ты это просто так. Без всякой задней мысли. Говори, чего хочешь от меня.

— Практически ничего… так, самую малость…

— Ну?

— Позвони братцу…

— Турецкий!!!

Нинка наконец закончила с волосами. Наверняка сбилась раза два и начинала заново. Помахивая уставшей рукой, она, как большая, повиливая бедрами, продефилировала на свое место за столом и, выпив стакан сока, поднялась:

— Я в школу опаздываю.

— Круассанчик съешь, — предложил Турецкий.

— Ты что, пап, ополоумел? От них же толстеют!

— Нинка, ты как с отцом разговариваешь!

— Оставь ее, Турецкий, — вступилась за дочь Ирина и, когда девочка ушла к себе, продолжила прерванный разговор: — Так, значит, Качалова тебе безразлична?!

— Само собой.

— И ты даже не пытался ее кадрить?!

— Конечно.

— И вообще, мои родственники тебе неприятны и знать ты их не желаешь?!

— Ну, в общем, да.

— Так какого черта я должна им звонить? Что, коньяк понравился? Попросить ящичек? Или договориться с Верой о свидании от твоего имени?

— Ты что, Ириш, это по работе.

— Ах, по работе! Ну так и звони сам.

— Ир… — Турецкий осторожно погладил жену по руке: — Ну, Ир, мне неудобно… Неудобно просить Фроловского об одолжении, а тебе он не откажет. Ты же у нас дипломат…

— А ты подлиза и двуличный мерзкий тип, — парировала Ирина, но в голосе ее уже не было злости. Очевидно, правы все же физиологи: углеводы, особенно в виде сладких пирогов и булочек, особенно в больших дозах (а Ирина умяла уже почти все, что он принес), здорово успокаивают нервы и создают настроение благодушия и умиротворенности.

— Ир, ну я очень прошу… — Турецкий поцеловал жену в шею. — Я даже обязуюсь каждый день…

Раздался длинный и настойчивый звонок в дверь, который спас Турецкого, пока не придумавшего, чем бы таким соблазнить жену. Нинка с огромным ранцем выскочила в прихожую.

— Пап, мам, не тоскуйте, я учапала. — Нинка открыла дверь и, подставив щеку для поцелуя такому же шестилетнему кавалеру, свалила ему на руки свой рюкзак. Таких же, как она, первоклашек было в подъезде еще пятеро, и Турецкие не боялись отпускать ее одну: школа прямо во дворе, да и с кем-нибудь из однокашников Нинки обязательно ходили бабушки.

— Это кто такой? — осведомился Турецкий.

— Ее очередная любовь — Эмиль, хороший мальчик, между прочим. Ты бы дома почаще бывал, был бы в курсе, — снова почти завелась Ирина. Действие круассанов заканчивалось.

— Так позвонишь? — форсировал события Турецкий.

Ирина взялась за трубку и набрала номер дачи: если повезет, братца еще не увезли на работу.

— Так что ты обязуешься делать ежедневно? — переспросила она, но Турецкому опять повезло: ей ответили.